Меня зовут Женщина - [16]

Молодой гинеколог выглядел чуть постарше меня, мы были смущены, как пионеры, которых в наказание голыми поставили друг против друга.

— Материнство — это очень ответственный шаг, — сказал он, густо покраснев, заполняя медицинскую карту круглым детским почерком.

— Ага, — ответила я.

— Вас уже кто-нибудь осматривал? Тогда я вас осматривать не буду.

— Ага, — ответила я.

— Вот направление на анализы. Чувствуете себя плохо? Вот больничный.

— Ага, — ответила я.

— В пятницу я читаю лекцию для первородящих, ну, в ней ничего такого. Единственное, что полезно, — это, когда начнутся схватки, надо массировать себе вот здесь, — он задрал халат, повернулся ко мне спиной и начал мощными кулаками растирать свои джинсы вокруг копчика.

— А как же там массировать, если лежишь на спине? — удивилась я.

— Не знаю, нас так учили.

Беременность давалась нелегко, меня ежедневно выворачивало до полудня, я кидалась на людей, как человек, вернувшийся с войны, и читала классику, чтобы ребенок родился высокоинтеллектуальным. Однако вся классика оказалась набитой страшилками и пугалками, и что бы я ни начинала читать, там немедленно кто-то умирал родами. Молодой гинеколог попривык ко мне и начал покрикивать, заучив роль старших наставников:

— Вы что, женщина, себе позволяете? Вы почему так вес набираете? Вы должны забыть слово «соль». Ни грамма соли в день! Что вы ели сегодня?

— Бананы и коробку зубного порошка, — честно отвечала я.

— А как вы его едите? Вы его водой размешиваете? — интересовался гинеколог с важным видом.

— Нет, просто так, чайной ложкой.

— Но это же невкусно, — возражал он.

— Я, пока не была беременна, тоже так думала.

— Я собираюсь вас госпитализировать, потому что в стране высокая смертность беременных.

— А при чем тут я?

— У вас много воды в организме. Кого вы мне родите? Никого не родите! У вас уже младенец растворился в воде!

После визитов в поликлинику я рыдала всю ночь, а потом решила, что чем меньше буду видеться с лечащим врачом, тем здоровее будет мой ребенок. Но гинеколог был из породы отличников, с пафосом новообращенства он заставал меня дома, подкарауливал во дворе; однажды он встретил меня с мужем на улице, мы перебежали на противоположную сторону, и он кричал через дорогу:

— Женщина, у вас отеки, давление! Если завтра не ляжете в больницу — умрете в родах! Вот тогда меня вспомните! Женщина, если с вами что-то случится, меня лишат диплома, а в нашей стране не хватает гинекологов!

Ночью, после встречи, у меня обнаружилась угроза выкидыша. Приехала «Скорая», пожилая врачиха сделала несколько уколов, посмотрела на мое токсикозное личико с непропорционально большими от худобы глазами, на живот, исчерченный синими и красными разводами, как глобус, и перевешивающий мое девятнадцатилетнее тело на шаг вперед, и сказала:

— Мужу скажи, что как подойдет еще раз гинеколог с прогнозами, сразу надо бить по харе, иначе он и тебя, и еще много женщин искалечит, и поищите блат провериться на двойню, сдается мне, что там двое.

Ультразвук в застой существовал в стране только в институте гинекологии, матушка нашла ход туда. Разбитные молодцы в белых халатах намазали живот чем-то скользким, поводили по нему лапкой от аппарата и предъявили мне на экране двух младенцев внушительных размеров.

Чувство нереальности захлестнуло меня. До этого все логические попытки ощутить внутри себя живое существо мне не давались. То, что я беременна, то, что это кончится появлением кого-то маленького, и то, что я буду его матерью, я понимала, но по отдельности. Сознание мое не было приспособлено к тому, — чтобы эти факты выстроились причинно-следственно. Культура моей страны не готовила меня к этому. «Ты — девочка, будущая мать, и потому не должна...» — далее следовал список несправедливых ограничений, шаг в сторону — побег, слышала я с младых ногтей так же часто и с той же степенью недоверия, как и то, что воинская обязанность — почетный долг каждого гражданина. «Я — мать», — кричала маман, мотивируя любую карательную гадость. Чугунные и каменные матери толпились по городам и весям страны, их прообразы ругались в очередях, жаловались на пьяниц-мужей, охотно подставляли детей под расправу детских садов, больниц, пионерлагерей, школ, и мне совсем не хотелось пополнять их ряды.

Совковая символика материнства не пускала ростков в моем организме, конверсия из богемно-университетской девушки в мать близнецов казалась мне непосильной. Собственно, я не сумела сосредоточиться на лей, потому что линия фронта за физическое выживание проходила по кабинетам гинекологов.

В больницу меня все-таки уложили. Отделение патологии беременности находилось в аварийном здании. Горячей воды не было, туалет был один на весь этаж, и напротив него всегда стояла очередь бледных женщин, поддерживающих руками животы. В палате было кроватей тридцать, чтобы сэкономить пространство, на двух женщин полагалась одна тумбочка. Атмосфера в палате не способствовала появлению здорового потомства, если одна беременная с патологией могла устроить вокруг себя психушку, то помноженная на тридцать... Гражданские войны за открывание форточки в тридцатиградусную жару доходили до прихода сестры, делающей успокаивающие уколы всем участницам. Ночные «сказки Шехерезад» больше всего напоминали страшилки после отбоя в пионерских лагерях про маньяков, вурдалаков и являющихся в гости покойников. Амплуа злодеев здесь, однако, занимали неграмотные гинекологи, пьяные мужья, подлые начальники и бессовестные свекрови. Напичканная культурой университетской тусовки, я пыталась стать здесь своей, взрослой женщиной и подробно впитывала галиматью, полезную для психологов и историков, но убийственную для молодухи, собравшейся рожать.