Меня зовут Женщина - [13]

— Что там в сигарете? — застонала я, почти теряя сознание.

— Какая-то легкая травка. Друзья привезли, — пожал он плечами.

На каменных ногах я добежала до туалета и закрыла задвижку. Меня выворачивало полчаса. Л. стоял под дверью и лепетал:

— Деточка, бедная деточка! Ах, я дурак, старый дурак, надо было сначала самому попробовать!

Я выползла бледнее снега, он отвез меня в гробовой тишине. Сказать нам уже было нечего. Не так сильна была сигарета, как потребность в накладке, а может быть, бунтовал мой организм, проведший десять часов под общим медицинским наркозом и столько же под экспериментально-половым с В.

Последний раз мы виделись с Л. на похоронах Арсения Тарковского, мы жарко обнялись и разошлись заплаканные. Впрочем, я не поручусь, что он узнал меня, как это уже случалось с ним.

Многому научили меня западные феминистки.

— Всякий раз, когда я собираюсь замуж, я просчитываю, какой частью моего внутреннего мира заставит меня пожертвовать этот человек, — говорила мне одна американка.

— Общение с мужчиной имеет смысл только в том случае, если вы созидаете, а не разрушаете друг друга, — говорила мне одна француженка.

— Я не буду считать себя полноценным человеком, если пространство быта, в том числе и связанного с детьми, не будет поделено с мужчиной пополам, — говорила мне одна немка.

Обучение феминизму состояло в том, что, пожив с мужчиной, делящим домашние обязанности пополам, воспринимаешь всякого другого как врага и обидчика. Мой второй муж научил меня осознавать себя большим подарком человечеству. Он научил меня решать проблемы, разделяя их на части, а не нагромождая до полного обвала. А еще тому, что счастливый брак — это не когда на седьмом году семейной жизни к тебе в окно влезают с букетом в зубах, а когда тебя ежесекундно уважают и не ходят ногами по твоей душевной территории.

Но нельзя же быть ученицей собственного мужа. Как говорил классик: «Прикасаться к кумирам опасно и вредно, их позолота остается на ваших пальцах».

Я поднимаю к небу руки, позолоченные по Локоть, и прошу:

— Небо, пошли мне учителя, которому бы я верила! Если нет умного — пошли доброго, если нет доброго — пошли честного! И пусть он будет похож на мою первую учительницу Ирину Васильевну...

Но небо созерцает меня в ответ с бледной холодной улыбкой.

Мы возвращаемся из дома отдыха, ровно неделю я буду плеваться, а к уик-энду сломаюсь и соглашусь на следующий. Проблема состоит в том, что я проживаю с обоими мужьями в одной квартире. К настоящему времени у всех уже нежнейшие отношения, но в конце недели появляется острое желание разобраться, «кто кому Вася», и побыть вдвоем.

Бывший муж врывается к нам, как только мы материализуемся в квартире.

— Хотите новость?

— Хотим!

— Это государственная тайна!

— Тем более, говори быстрей!

— Наша капелла будет исполнять Российский государственный гимн.

— А разве он уже есть?

— Музыка Глинки, слова народные.

— Покажи слова.

— Вот двадцать три варианта, отобранные из присланных на конкурс. — Бывший муж приносит пачку листов, и мы бросаемся читать их, даже не распаковав вещи.

Сначала мы втроем хохочем, потому что все двадцать три варианта могут конкурировать только в смысле пародийности, а потом все трое огорчаемся, потому что все двадцать три могут конкурировать еще и в бесстыдстве. И все эти Иван Иванычи из сел, сладострастно рифмующие «Кремля — земля», «Россия — ты сила», хотят только славы и денег, полагающихся автору гимна. И мы, соединенные судьбой и квартирой писательница, правительственный чиновник и певец, оказываемся поражены цинизмом всех этих Иван Иванычей, привыкших считать, что это мы, интеллигенты, всю жизнь испохабили, а вот за ними стоит избяное-нутряное-исконное-посконное.

— Кто отбирал это? — спрашиваю я.

— Правительственная комиссия. Но там есть двадцать четвертое запасное место для кого-нибудь из твоих дружков, — говорит бывший муж.

— А нельзя оставить одну музыку Глинки? Ну, если в стране в настоящее время нет слов для государственного гимна, нельзя же брать первые попавшиеся? — сокрушаюсь я.

— Во-первых, слова найдут, во-вторых, какая страна, такой и гимн, — отвечает муж теперешний.

Собственно, что мне дался этот гимн? Почему, если все деструктурировано, с гимном должен быть порядок? Есть ли вещи, объединяющие жителей этой географической территории, кроме курса доллара и мексиканских сериалов?

Есть «группа товарищей», одному из которых будет предложено сочинить государственный гимн; часть из них входит в не описанную выше группу моих учителей, остальные ничем не лучше. Как говорит моя подруга-кинозвезда: «Чего я не видела в ресторане Дома кино? С этим спала, с этим спала, с этим спала, остальные — дерьмо!»

Я ведь не говорю, что все мерзавцы, я только говорю, что порядочному человеку не хватит сегодня запаса слов сочинять российский гимн.

Иногда Самсон поил чаем молча.

— Ты на меня обижен за что-то? — спросила я в первый раз, когда это случилось.

— Почему ты так решила?

— Не хочешь разговаривать.

— Ловушка нужна для ловли зайцев. Поймав зайца, забывают про ловушку. Слова нужны для выражения идеи. Постигнув идею, забывают про слова. Где же найти мне забывшего про слова человека, чтобы с ним поговорить? — медленно, как заклинание, проговорил Самсон.