Меня зовут Дамело. Книга 1 - [48]

Мореход хохочет, запрокинув голову и дергая кадыком. Будь он человеком, все бы сказали: сволочь. Жизнерадостная, обаятельная сволочь из тех, что заходят в чужую душу, как к себе домой, располагаются с удобством и остаются на годы: жрать и гадить. О богах подобных вещей не говорят, не смотрят с осуждением, ибо судьба у божеств такая — жить в душе человеческой.

Единственное, что люди себе в отношении богов позволяют — считать одних покровителями жизни, других — смерти. Даже понимая, что обе они — одно. Как огонь земной и небесный. Как Инти и Супайпа.

А эти двое уже лица сблизили, пригнувшись, ноздрями вздрагивают, глаза щурят, вот-вот сцепятся, точно псы.

— Не ссорьтесь, мальчики, было бы из-за чего. — Змеиная мать подходит и становится в ногах у Дамело, обозначив собой вершину треугольника.

Индеец помнит: Тласольтеотль высокой не назовешь, Супайпа одного с ним роста, Эдемский вообще на голову ниже Дамело — суетливый дохляк, в минуты гнева и паники тянущий шею и привстававший на цыпочки. Отчего сейчас ему кажется: три великана окружили троицу людей, позабывших про свары и разборки, жмущихся друг к другу в ужасе перед чуждой, опасной силой? Дамело и сам не замечает, как они с Диммило притягивают Тату к себе, втискивают между спинами и пытаются защитить — от кого? От сильного племени, которое, как исстари водится, отнимает у них, слабаков, самое ценное — женщин, землю, жизнь?

К счастью, извечным обидчикам нет до них никакого дела. Три божества, словно три головы дракона, гипнотизируют друг друга взглядом, пока люди внизу, будто овцы, сбиваются в кучу.

— Знаешь ведь, мне жертвы добровольные идут, — улыбается Инти. Почти нежно. Вот-вот по щеке Морехода погладит. — Не то что тебе.

— Мне тоже бывает, что добровольные. А к тебе и насильно приводили. — Ответная улыбка Супайпы, точно у адской гончей. Вот-вот в глотку вопьется.

— Эти двое пришли сами. Моя жертва, моя воля. — Ладонь Инти ложится на шею Диммило, большой палец поглаживает артерию, ходит кругами, словно сонный бугорок[101] нащупывает, хочет вжаться в него, остановить ток крови и добить, прикончить добычу.

Индеец может лишь беспомощно наблюдать, как Димми медленно, обморочно прикрывает глаза, обмякший, осоловелый, влюбленный, как баба. А баба, которую они сдуру приперлись спасать, смотрит на парочку бог-человек с понимающей, безразличной улыбочкой. Будто и не она только что изводила Димку, капая ядом на больное и всем заметное: снова ты, Димми, играешь в любовь с тем, кому только давай потрахушки без последствий. Снова надеешься на игры-прелюдии, на силу гребаных «не хочу-не дам-поумоляй-ка меня, детка», хотя подсознательно давно смирился с поражением. Диммило встает, вяло отталкивает руку Инти, бредет, точно во сне, цепляя плечами и бедрами колонны, лианы, золотых карликов со злыми личиками, открывает проход из храма Солнца в храм Луны — и словно падает туда. Навстречу Маме Килья, что ли?

От этой мысли Дамело вскакивает на ноги и бежит к Уака-де-ла-Луна, оскальзываясь на мху, за пару секунд оказывается у выхода из Уака-дель-Соль, стрелой пролетает коридор, похожий на лавовый туннель в скале, и все равно не успевает: распахнув створки, еще недавно бывшие дверью сортира, а теперь ставшие вратами храма, кечуа видит гаснущее сияние. И лунную дорожку на воде. И отрешенное Димкино лицо с закрытыми глазами — отражением в зеркале, под слоем въевшейся пыли.

Сука, отчетливо думает Дамело. Я тебя убью, сука ты эдакая, богиня ты Луны или чего еще, я убью вас всех, пусть чертов мир сгорит, как Димка.

— Не бойся, — открывает глаза Диммило, — со мной все в порядке.

— Мама Килья не приходила еще? — выдыхает индеец.

— И не придет, — рассеянно отвечает Димми. — Ее, похоже, игры в человечность не заводят. Инти она знает, как облупленного, и не строит никаких иллюзий на его счет. Представляешь, богиня лунных обманов — за честность брака!

Диммило хохочет — очень похоже на Морехода и совершенно не похоже на самого себя. На того Димми, которого Дамело знал всю жизнь. Что-то в этом парне есть чужое, нехорошее. Нечеловеческое.

— Мецтли? — осторожно спрашивает индеец, припоминая все известное ему о прекрасном лунном андрогине.

— Не совсем… — растерянно пожимает плечами Димми.

И падает навзничь, не сгибая ног, как падают загипнотизированные или убитые выстрелом в упор. Дамело едва успевает схватить в охапку тяжелое, сведенное судорогой тело. По ощущениям это — будто поймать на лету каменное ядро. Кечуа получает сокрушительный удар под дых, грудная клетка словно бы схлопывается, сплющивая сердце и легкие, устоять на ногах невозможно, и парни валятся на пол, в тончайшую пыль, мягкую, точно трясина.

— Ах ты ж мать твою… — только и успевает сказать Дамело, прежде чем их обоих то ли накрывает, то ли засасывает, то ли попросту вырубает.

Глава 10 Лиана духов

Мир полон холода, выстуженных комнат и прохладных отношений. Однажды тебе становится так зябко, что и выбирать недосуг, кем согреться. Вжимаешься в первое встреченное тобою тепло — или сам становишься холодом. Если не можешь вынести боль — будь ею, если не сумел пересилить страх — стань им, сроднись с холодом внутри и вокруг, раздай его другим. Мальчик, бывший жертвой, жертва, ставшая палачом, палач, превращенный в раба собственных страхов, раб, упивающийся своей жертвенностью — таков обычный путь белого, идущего к своим богам, богам-из-головы.