Мент обреченный - [8]

– Нашел.

– Верю! Именно вот этому верю! Я даже знаю где. В трех квартирах на первых этажах. Там люди такие рассеянные… Си, синьор?

Витька еще раз косо глянул на размазывающую сопли Светку.

– Так где ларек, синьор? Не хочется все подряд ларьки потрошить. Светик, может, ты подскажешь?

– Пошел ты…

– И это после всего, что между нами было? Не ожидал. Прости, не ожидал.

– Слышь, командир…– Шершавый наконец-то сообразил, что, кроме Андрея и Светки, в хате никого нет. – Может, договоримся? Забирай бабки и разбегаемся. А? Давай по-людски.

– Дача взятки при свидетелях? Коррупция? Зачем тебе это, Шершавый? Возвращайся с чистой совестью на зону. Садись и сиди. А то будешь по ночам вскакивать.

– Ладно, ментяра…

– Угроза? А ведь от угрозы чиновнику до измены Родине один шаг.

– Вам поугрожаешь…

– О, сразу видно опытного человека. Светочка, сходи, пожалуйста, к соседям. Пригласи. И поищи для нашего спортсмена запасную пару обуви.

За понятыми-соседями Светка демонстративно не пошла, вот еще, но обувь добыла – стоптанные до дыр комнатные шлепанцы. Андрей приковал Витьку к батарее парового отопления, сходил за понятыми («Не пойдем, не пойдем! Потом по судам затаскают!»), переобул в их присутствии задержанного, изъял деньги и составил протокол на форзаце, вырванном из Светкиной книги «Секреты домашней хозяйки». Затем позвонил в отдел, попросил машину, которой, как всегда, не оказалось, поэтому, пристегнув Шершавого к своей руке, он сердечно попрощался с гражданами и, сжимая под мышкой кроссовки «Рекорд», потащился на базу пешком.

По пути шлепанцы с Шершавого постоянно слетали, что сделало путешествие затяжным. Но, ура, повезло с автобусом и свободными местами для пенсионеров, инвалидов и лиц, задержанных милицией.

– Давно бегаем?

– Третий месяц.

Бумаги о розыске Шершавого в отдел еще не приходили, иначе Палыч наверняка знал бы о побеге. Андрей нисколько не удивился. Везде работают люди. Которые болеют, ходят в отпуск, берут отгулы. Или просто не спешат ввиду спокойного характера.

– А как насчет золотого правила «не сри, где живешь»? Тем более прячешься? Или ты не только здесь по окнам лазил?

– Знаешь, командир, я сейчас ваньку валять не буду. Чего мне перед тобой кривляться. Да хаты бомбил, жить-то надо. Сколько – не помню, не записывал. На протокол не возьму ничего, буду стоять в отказе. Ты ж понимаешь…

– Как не понять? Побег кражи перетянет, авторитет приподнимется, если невысок («Ох, невысок, иначе не сбежал бы!»). А признаться в случае чего никогда не поздно.

– Дуплить будете?

– Боишься?

– Не хотелось бы. Знаком с вашим братом.

– Наказания без вины… Но не дрейфь, не будем. Зачем? Лишний козырь адвокату. А с доказухой у нас все железно.

Шершавый тяжело вздохнул. Андрей не кривил душой. Хотя с доказухой было не совсем железно, но дело можно довести до логического конца и без шоковой терапии. Тряхнуть ларьки, уболтать Светку. Плюс уже найденные улики – обувь, пальчики… Никуда Шершавый не денется.

Кражи, правда, совершались не на его, Андрея, территории, и доводить дело до ума будет не он, а Женька Ермаков, сосед по коридору. С Женьки, кстати, коньячок за раскрытую серию. Женька, говорят, опер опытный, учить не надо. И ларьки тряхнет, и Светку, да и с Шершавым водочки выпьет, о судьбе-злодейке поплачется, душу вывернет. Так что смотри, Шершавый, последний раз в окошко без решеток. Пока до отдела едем.

Андрей мельком глянул на попутчика. Вор свободной от оков рукой протер запотевшее стекло и с неподдельной грустью в глазах наблюдал за проплывающей мимо улицей.

Неожиданно Андрею стало жалко Шершавого. Не высокопарной жалостью победителя, а обычной, человеческой. Витька, конечно, вор, и горя он принес людям много, чего там говорить… И что у него сейчас в шальной голове? Только не бывает такой грусти в глазах хладнокровных преступников, без совести и жалости отнимающих у людей последнее…

Шершавый потер лоб рукой, затем погладил впалые щеки со следами то ли ожога, то ли оспы, за которые, наверное, получил свою кличку, и опять прилип взглядом к автобусному стеклу.

– Ты это, Виктор… Хочешь верь, хочешь нет, но к Светке я точно случаем зашел. Рейдовали вчера по притонам, ручку оставил.

– Да я понял уже, – негромко ответил Шершавый. – Жалко, обиделась, наверное. Это я так, от влеталова, паханул. Я бумажку черкну, передашь? Нет у меня, кроме нее, никого.

– Передам.

Андрей поправил наручники, больно обжигающие запястья холодным металлом.

– Смотри-ка, Петровна, в наручниках везут, – раздался осторожный старческий шепот за спиной.

– Ворюгу поймали, наверное. Тут милиция рядом. Видела, вчера по нашему каналу ихний новый начальник выступал? Очень мне понравилось. Смелый, честный. Преступников не боится, на показатели липовые плевать хотел, правду говорит людям. Обещал грамотность повысить. Вот видишь, и результаты. Одного уже сцапали.

– Да, хороших-то людей совсем не осталось. Я думаю, Петровна, он долго не продержится, раз человек хороший. Уберут. У нас не любят правду слушать. Она многим мешает, правда-то. Вот попомни, уберут.

– Жалко.

Андрей улыбнулся и почему-то вспомнил горьковского Данко. Дурачок, зачем рвать грудь, если можно красиво открывать рот? И народ верит, и сам жив-здоров. А выход из леса как-нибудь отыщется.