Меньше, чем смерть - [22]

Тем временем голос из репродуктора объявил о начале церемонии открытия гладиаторских игр. На четырех огромных экранах, расположенных над чашей стадиона, вспыхнули и запестрели кадры ожесточенных схваток, людская толпа приветственно замахала флажками и транспарантами. Лозунги на транспарантах частично были уже знакомы Сове. «Школа Симаргла – чемпион!» – утверждал самый крупный транспарант. «Карлос, я тебя люблю!» – признавались несколько плакатов поменьше. На помост, галантно ведомая за руку распорядителем праздника, величественно вплывала, волоча за собой длинный шлейф, уже знакомая Сове Милана дель Астра в огненно-красном вечернем платье.

В этот момент лорд Тонатоса наконец соизволил оторваться от созерцания арены и оглянулся на Сову.

– Как вам нравится церемония открытия, леди? – любезно поинтересовался он.

– Я бы предпочла купить сидячий билет, – с вызовом ответила Сова, отметив про себя, что ей больше нравилось, когда он обращался к ней как к «офицеру Эвери».

Диктатор махнул рукой, и второе кресло, вероятно, заранее заготовленное, но не предложенное Сове без приказа лорда Тонатоса, мигом доставили в ложу. Сова уселась, с удовольствием вытянув ноги. Пока она наслаждалась вновь обретенным комфортом, над затаившим дыхание стадионом грянули первые аккорды, и вслед за торжественной музыкой серебром разлилось над ареной колоратурное сопрано Миланы дель Астра. Все четыре экрана принялись подробно, в разных ракурсах демонстрировать публике пышный, похожий на тропический цветок наряд эстрадной знаменитости. Сова не была искушенной ценительницей музыки, но, взглянув на лицо лорда Тонатоса, пожалела о своем равнодушии к прекрасному: прикрыв глаза, диктатор, казалось, погрузился в блаженное забытье. Однако стоило ей задержаться взглядом на его лице чуть дольше положенного, как он тут же почувствовал ее внимание и обернулся.

– Не правда ли, прекрасный голос? – спросил он.

Сова пожала плечами. Она вслушивалась лишь в слова песни. Однако на таких высотах певице чрезвычайно сложно было проговаривать согласные. Да и произношение леди дель Астра, с точки зрения Совы, далеко отстояло от идеального, так что разобрать текст было непросто. Отдельные фразы, вроде «единства миров» и «солидарности планет» еще воспринимались на слух в силу своей общеупотребимости, но в целом песня представлялась Сове бессмысленным распевом гласных звуков, причем в основном это были «О» и «А».

– Красивый голос, – продолжал лорд Тонатоса. – Одна досада – искусственный.

– Искусственный? – переспросила Сова. – Она поет под фонограмму?

– Нет, все гораздо сложнее. Над горлом проделывается тонкая операция по вживление небольшого прибора, усиливающего частоту колебаний голосовых связок, – пояснил ей диктатор. – От этой частоты зависит высота тона. Хотя не могу не признать, что владение новым голосом само по себе – тоже большой труд. Но, увы, голос от этого не перестает быть ненатуральным.

– Зачем же вы заставили ее петь? – враждебно спросила она.

– Не мог же я огорчить женщину, к тому же столь чувствительную к собственной популярности, лишив ее возможности сорвать аплодисменты у публики. Милана должна была выступать на открытии международного экономического форума на Шекате. Но мои действия сорвали ее планы. Я по возможности стараюсь компенсировать ей нанесенный моральный вред.

Последнее утверждение прозвучало слишком уж фальшиво.

– Я не сомневаюсь, что суд оценит вашу сознательность, – в тон лорду Тонатосу ответила Сова. – Но думаю, есть и другая причина. С тем же азартом, с каким вы прибираете к рукам федеральные грузы, вы перехватили и федеральную знаменитость. Разве не льстит вашему самолюбию открыть какие-то никому не известные игры так же помпезно, как международный форум?

– Что же, в этом тоже есть доля истины, – торжествующе улыбаясь, согласился с ней лорд Тонатоса.

– Насколько я понимаю, вы собираетесь тянуть время до тех пор, пока огласка захвата заложников накануне форума не станет слишком громкой?

– Конечно, – кивнул он.

– Значит, переговоры начнутся… – Сова упорно возвращалась к теме, которую диктатор так же упорно избегал.

– Я же предложил вам, – напомнил он. – Вы рассказываете мне, каким образом вывели из строя браслет и камеры наблюдения, – я называю вам точную дату начала переговоров. Вы испросили разрешения у начальства заключить со мной сделку?

В этот момент Сову осенило. Стараясь не выдать своей хулиганской радости, она с демонстративной неохотой произнесла:

– Я не могу объяснить вам, как я вывела из строя камеры. Видите ли, я сама это плохо понимаю. Но я согласна устроить для вас демонстрацию самого процесса поломки любого электронного прибора.

– Хорошо, – согласился он, очевидно полагая, что для демонстрации ей как минимум понадобится лаборатория.

Но Сове хватило одного формального согласия. Она обернулась к арене, где, полуприкрыв глаза, владелица искусственного сопрано на недостижимой для обычного голоса высоте исполняла свои виртуозные колоратуры[5], и…

Если диктатор и успел разгадать ее умысел, то сделать ничего уже не смог. Песня оборвалась на пике своей напряженности. Музыка еще продолжала звучать, но голос, серебристый и звонкий, вдруг поперхнулся и погас, тут же прорезался вновь, уже октавой ниже, и снова захлебнулся недостижимой высотой. Публика недоуменно прислушивалась к последним тактам мелодии, пытаясь уловить, в чем изюминка столь оригинального исполнения. Сова не удержалась и прыснула от смеха, поняв, что большинство на стадионе сочтет финал блистательной находкой в духе современной музыкальной моды. Но к ее величайшему удивлению вслед за ней захохотал и лорд Тонатоса Он смеялся искренним, радостным, неудержимым смехом, таким заразительным, что даже телохранители позволили себе сдержанные полуулыбки.