Мэн-кэ - [16]

Мэн-кэ была в смятении, смутно чувствовала, что для этих людей она только вещь, ей было стыдно. И, не смея поднять глаз, она подумала: «Сейчас уйду отсюда!»

Но она осталась.

Потом опять явился Чжан Шоу-чэнь и увел ее в соседнюю комнату, где вручил четыре ассигнации по десять юаней. Она ответила, что в деньгах не нуждается; но это было жалованье, и если б она не взяла его сейчас, пришлось бы ждать до пятнадцатого числа и получить деньги по ведомости за конторкой у плосколицего. Она поблагодарила и, приняв деньги, спросила режиссера, можно ли ей уйти – отныне она не вольна была распоряжаться собой.

Чжан Шоу-чэнь попросил ее прийти на вечернюю съемку и предупредил, что, возможно, господин Чжэнь тут же предложит ей какую-нибудь небольшую роль. Кроме того, режиссер обещал подобрать для нее репертуар – она стройна, изящна, у нее красивые брови, вероятно, она станет главной исполнительницей трагических ролей: все детали он уже продумал. Но ей не следует отказываться от предложения господина Чжэня – хоть одну эпизодическую роль придется сыграть.

В этот день в приемной, в кабинете, в буфете, на съемочных площадках, в артистической уборной – всюду Мэн-кэ слышала грубые остроты режиссеров, актеров, актрис, пронзительные выкрики, точно кто-то вывихнул себе ногу, веселый непринужденный смех, шутки. Но Мэн-кэ было не до шуток; ей казалось, что все считают ее недостойной женщиной.

Всеми силами она старалась подбодрить себя, думать о чем-нибудь постороннем. Потом вспомнила, что вечером предстоит съемка, и захотела узнать, в каком эпизоде она будет сниматься, кто ее партнер, где будет производиться съемка.

Она решилась спросить об этом у Чжан Шоу-чэня. Подумав немного, тот наклонился над столом и, вытащив из кипы сваленных газет номер «Шэньбао», протянул ей. В газете излагался краткий сюжет фильма «Подлинные и мнимые друзья». Мэн-кэ прочла и как будто бы кое-что поняла.

После обеда Чжан Шоу-чан пригласил ее в уборную. Там перед зеркалом уже гримировались актеры.

Мэн-кэ села на третий стул. Какой-то молодой человек, выслушав указания режиссера, подошел к ней и попросил умыться. Потом покрыл ей лицо розовым гримом и густо напудрил. Мэн-кэ оглянулась на других: у всех были ярко-красные губы, черные ресницы. Она поглядела на себя в зеркало – типичная проститутка с проспекта Сымалу. Почему она повинуется указаниям господина Чжэня и позволяет гримировать себя?

Вскоре ее повели на съемочную площадку. Там уже горели ртутные лампы и были расставлены декорации, изображающие сад, залитый ярким лунным светом. Мэн-кэ вместе с другой актрисой должна была выбежать из темноты на освещенное место, сесть на скамейку и, подталкивая подружку в бок, рассказать ей забавную историю, а затем, когда появится актер, с равнодушным видом незаметно скрыться. Вот и все.

Чжэнь дал актрисам последние наставления, еще раз показал, что должна делать каждая, и обратился к Мэн-кэ:

– Главное, не робей! Ну, попробуем!

Мэн-кэ вместе со своей напарницей встала в затемненном месте и приготовилась. Господин Чжэнь уселся в плетеное кресло и громко крикнул:

– Бегите!

В этот момент неожиданно произошло замешательство: новоиспеченная актриса от испуга упала в обморок.

Придя в себя, девушка очень огорчилась. Она попыталась овладеть собой, но не выдержала, и из глаз ее полились слезы. Чжан Шоу-чэнь подошел к ней и тихо спросил:

– Испугались?

– Пустяки, – ответила она. – Со мной иногда случаются обмороки.

Господин Чжэнь попросил ее повторить роль.

Мэн-кэ была сильно расстроена и могла отказаться. Но она не отказалась и злилась на себя за это. Теперь ею владело сознание, что она продала не только тело, но и душу.

Господин Чжэнь снова закричал: «Бегите», и киносъемочные аппараты пришли в движение.

Мэн-кэ с трудом дождалась момента, когда могла наконец уйти. Даже в машине она не посмела дать волю чувствам, боясь, как бы люди не услышали ее рыданий.

Она снова и снова приходила в общество «Луна», доставившее ей столько огорчений, и мало-помалу свыклась с новой, необычной для нее обстановкой.

Она больше не смущалась и ничего не стыдилась, теперь она чувствовала себя свободно и непринужденно. В ней появилась какая-то сила, помотавшая ей терпеть, выработалась привычка равнодушно относиться ко всему, даже к позору.

Вероятно, еще до сих пор шанхайские газеты и журналы помещают статьи разных претендентов на звание корифеев литературы, драматургов, режиссеров и критиков, написанные в высокопарных выражениях, которые восхваляют «необычайную женственность и божественную красоту», «стыдливый цветок, прячущийся даже от лунного света», «непревзойденную кинозвезду» Линь Лан. Всеми этими людьми движет лишь желание насладиться ее телом.

1927