Мемуары Остарбайтера - [5]

услышал слёзную молитву мамину, и Он послал спасение нам через добрых людей, которых я описал.

Урожай в 1933 году выдался не плохой, кто мог, что посеять свое и колхозное, все выросло. Мы с хлопцами лазили на поля, рвали и мяли колосья, воровали горох. Драли гнезда в лесу, собирали грибы все подряд, а дома родители сортировали их и больше половины, а то и всё мама выкидывала. Пошли орехи на лещине, сейчас их называют «фундук», дали свой плод сады.

Селяне стали оживать и крепнуть физически, но морально были пусты. С души горе не выкинешь. И оно подавляло ту радость, у тех, кто остался жив, и живы остались их дети. Улыбки не увидишь ни у кого на лице.

Сейчас прошло почти 80 лет после той трагедии, которая произошла в 1933 году на Украине. Камнем отдаётся на сердце тот ужас, и горе людское которое происходило у меня на детских моих глазах. Плач и крик пострадавших людей при похоронах, я вижу и слышу и сейчас, когда лежу с закрытыми глазами, и в памяти встают те голодные незабываемые дни. Потом уже мы на кладбище с мамой не ходили, так как не было сил.

Чудно Бог создал человека, не только положил в голову мозги для жизнедеятельности, но нашёл в них местечко для памяти. А это великое дело в жизни помнить прошлое, какое бы оно не было, но почему-то больше вспоминается хорошее, чем плохое.

Не помню, кто из великих мыслителей сказал, что без прошлого нет будущего. И поэтому в воспоминаниях стараешься, в будущем, вычеркнуть плохое, а хорошее само остаётся.

Мама меня всегда учила, чтобы я никогда ни на кого не злился, а если меня и побили старшие ребята, значит, ты заработал и должен их простить. Что я и делал, каждого ловил по отдельности и «ласкал» их кулаками, и провожал копняком, и прощал.

Грех удаляет нас от Бога и лишает Его благоволения. Церкви порушили, где Он обитает и люди лишились Его Небесной милости, страдали без Божьего покровительства.

Отрочество

Прошёл год. Горе людское немного улеглось. Мама моя поправилась, и приобрела внешний приятный вид, я ею любовался. Люди стали приходить делать заказы на шитьё. У мамы появилась работа и заработок. Наступила зима и мама начала усердно со мной заниматься и готовить меня к школе. Купила букварь и другие книги с картинками, хотя их у меня уже было полно, но это другие с подписями внизу и надо самому их разукрасить. К весне я уже выучил весь букварь и слагал слова, а по матматике считать до ста, добавлять и отнимать числа.

Летом мама мне купила форму, обувь, ранец, книги и всё необходимое: тетради, пенал, карандаши и ручки с пером, помню №86. Я не мог дождаться, когда пойду в школу. Наступил тот долгожданный день — 1 сентября 1934 года, я шёл с мамой, со страхом, но радость преодолевала страх, побеждала.

Нас первоклашек, построили на плацу перед школой по росту. Впереди девочек, сзади мальчиков. Я оказался самый высокий среди учеников, которых было 25—30 детей. Выступали перед нами директор школы и учителя, что-то говорили и поздравляли нас. Школа располагалась на Пашкивцы, в жилом доме, перестроенном под классы. Было 4-е класса. Потом завели нас в класс. Маленьких учеников посадили на передние парты, а высоких на последние, по два ученика, мальчика и девочку. Сначала все стеснялись друг друга, а потом привыкли. Меня посадили с Галей Харченко, она была девочка рослая и красивая.

А годы летят, наши годы

летят, как птицы.

И некогда нам,

Обернуться назад.

А годы вначале летели действительно быстро. Учился я хорошо, мама проверяла мои домашние задания. и я нормально переходил из класса в класс. Торжественный был приём нас в пионеры. В летние каникулы мама определяла мен я в пионерские лагеря, однажды в один сезон она определила меня на два срока подряд, после чего эту принудиловку я больше не хотел терпеть.

Я любил свободу: лес, ставки, рыбалку. Я любил по долгу купаться, т.к я хорошо плавал. Панский ставок (пруд) был длинный, от Красного моста до насыпи и гребли, наверное, было около 1 км. Я с хлопцами Олыксием Фесенко и Лёней Колисниченко проплывали это расстояние без отдыха.

На берегу Панского ставка рос толстый и высокий явир, такое крепкое дерево, как дуб, ему было более 100 лет, под ним когда-то сидел Тарас Григорьевич Шевченко и писал стихи, в том числе и про явир — зелененький.

У этого явора росла, прямо над живописным прудом, толстая ветвь, а потом ствол поднимался вверх, образуя целое дерево, создавая красивый вид над водой. Мы залазили на дерево и прыгали с него, пока я не ударился головой о корни, так как залез ещё на ствол явора и глубоко с него нырнул. Потом запретили всем с него прыгать, даже прибили дощечку с надписью.

Бывало летом, в период каникул, дядя Ваня Бугай приезжал к нам и забирал маму с машинкой, меня и увозил в хутор Лозовое, и мы у них жили вхатыне, и мама обшивала их, и других хуторян. Я с хлопцами сразу дрался, а потом подружились. Они такие там дикие — драчуны всегда, как приезжали в село на базар, всегда дрались с нашими ребятами. Мы не успели отдохнуть, как быстро подходил сентябрь (вересень) и опять в школу. Я быстро делал уроки и потом болтался, хотя мама заставляла читать книжки. Зимой я их ещё читал, а весной и летом они меня меньше интересовали, чем природа.