Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 2 - [4]

Это обвинение было беспочвенным, поскольку я не мог быть настолько неосмотрительным, чтобы публично выражать свое мнение. Единственное, что могло не понравиться Наполеону и его приверженцам, так это то, с каким воодушевлением и привязанностью я отзывался об императоре Александре.

В Дрездене я узнал, что там уже какое-то время находится страдающий от подагры Коллонтай и, несмотря на болезнь, не прекращает работу над своими сочинениями. Когда ему доложили, что я нахожусь в Дрездене проездом в Петербург, он выразил желание увидеть меня, добавив при этом: «Я глубоко сожалею, что Огинский, у которого столько способностей, благородных стремлений и патриотического рвения, оставил мысль о восстановлении Польши при содействии Франции. Если я увижу его, то постараюсь убедить, что не стоит полагаться на Россию, и что Наполеон всегда будет делать то, что пожелает. Война неизбежна. Россия будет уничтожена, Польша восстановлена, а вся Европа – подчинена Наполеону.

Думаю, что Огинский привязался к Александру, потому что это добрый и справедливый государь, однако он наверняка падет жертвой своей привязанности и т. д.»[85]

В то время как мне передавали слова Коллонтая, я вспомнил, что при отъезде из Парижа, когда уже садился в карету, Феликс Потоцкий, сын бывшего польского посла в Константинополе, передал мне пакет для французского посланника Бургуэна. У меня не было времени заняться пакетом, и когда я вынул его из портфеля, то обнаружил адресованную мне записку следующего содержания:

«Мой дорогой граф, когда Вы будете проездом в Дрездене, прошу вас передать этот пакет барону Бургуэну. Как я заметил, Вы настроены против меня, но не удивлен тому, поскольку имею много врагов, особенно среди наших соотечественников. Меня винят в том, что я всем недоволен, но недоволен я лишь самим собой. Вы знаете меня с детства и должны понимать, что больше всего на свете я люблю свободу и родину. И только смерть заставит меня изменить своим принципам. Сейчас обстоятельства меняются… Прощайте, дорогой граф! Не знаю, встретимся ли мы вновь! Война неизбежна. Нам обещают вернуть Польшу, но чего только нам не обещали! Говорят, что поляков можно кормить одними надеждами. Когда мы нужны, нас лелеют.

С дружеским приветом.

Париж, 15 января 1811 года».

Эта записка, слова Коллонтая и разговор с Бургуэном подкрепляли не оставлявшие меня с самого Парижа мысли о неизбежности ближайшего разрыва с Россией. Я еще больше утвердился в своем мнении, когда на дороге из Дрездена в Бреслау обогнал упряжки с пушками и груженые ружьями повозки, двигавшиеся в направлении герцогства Варшавского. В Бреслау я сделал остановку на несколько часов, во время которой бывший надворный коронный маршалок Рачинский дал мне очень подробные разъяснения относительно состояния Пруссии, ее тяжелого положения и возможностей быстро сформировать в случае необходимости значительную армию.

Я проехал герцогство Варшавское, минуя саму Варшаву. Край представлял собой картину нищеты и убогости. В Остроленке я встретился с генералами Рожнецким и Тржецецким, а также с некоторыми офицерами, которых знал на протяжении многих лет. Военные были в приподнятом настроении и жаждали войны, чего нельзя было сказать о гражданских служащих и сельских жителях, с которыми мне довелось повстречаться в разных уголках герцогства, и которые, страдая от тяжести налогов и притеснений, тосковали по миру.

В начале февраля я, наконец, прибыл в Вильну. Моей первой мыслью было записать свои наблюдения о текущей обстановке в Европе и соотнести их с возможностью использования сложившихся обстоятельств на пользу своей родине и соотечественникам. Во время путешествия из Парижа у меня было достаточно времени, чтобы не торопясь отдаться своим размышлениям.

Поскольку еще раньше я довольно подробно изложил свои идеи по этому вопросу в двух записках на имя императора Александра, а также в нескольких письмах, которые я взял на себя смелость направить ему, и к которым мы еще вернемся на страницах этой книги, я ограничусь лишь кратким изложением сути идей, послуживших мне руководством для линии поведения, которой я намеревался придерживаться.

1. Я был твердо убежден, что целью Наполеона являлось основание всемирной монархии, и он ждал лишь благоприятного случая, чтобы порвать с Россией.

2. Я нисколько не сомневался, что поляков он будет использовать как мощную пружину и пугало против России, несмотря на то, что восстановлению Польши он придавал большое значение.

3. Я был уверен, что если он даже и восстановит Польшу, то не сделает ее свободной, мощной и независимой, поскольку это идет вразрез с его принципами и системой, которой он следовал в течение жизни.

4. Я не исключал, что если Наполеон отберет у России бывшие польские провинции, то посадит на польский престол короля по своему выбору и под своим непосредственным присмотром, но я также при этом полагал, что поляки, вместо того чтобы вновь обрести свои законы, вольности и конституционное правительство, получат воинскую повинность, контрибуции, французский гражданский кодекс, полное разложение национального характера и бесконечные войны с Россией.