Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1 - [29]

Это предложение, по сути совсем простое, могло быть опротестовано лишь малым числом оппозиции, которая опасалась разоблачения российских намерений. Один из нунциев этой партии стал на колени перед залом, простирая руки к трону и держа возле себя сына, шестилетнего ребенка, которого он привел, по его словам, чтобы принести его в жертву свободе, если она будет попрана в этот злосчастный день. Он упорно требовал слова, но ему не хотели его давать прежде доклада комиссии. Его настойчивость, однако, взяла верх, и ему было позволено произнести речь. В ней он обвинил комиссию в распространении ложных слухов, а конституционную партию – в возбуждении народа против тех, кто был с ней не согласен. Он обличал так называемых конспираторов, жертвой которых ему суждено стать, но не смог представить ни одного доказательства, имевшего хотя бы видимость правдоподобия. За его фанатичной речью, полной беспорядочных и непоследовательных мыслей, сразу же имело место чтение донесений, полученных комиссией от посланников Речи Посполитой при иностранных дворах. Все они единогласно заявляли о возможности нового раздела, который должен был лечь в основу мирного договора России с Турцией. Добавлялось также, что дружественные Польше государства не видели другого средства ее сохранения, кроме такого ее устройства, которое помогло бы ей собрать все свои силы воедино; что враждебные государства, наоборот, опасались всякой перемены, которая могла бы привести к такому результату, и старались этому помешать. В большинстве этих донесений указывалось, что Россия явно рассчитывала на лживость политики берлинского кабинета и продажность некоторых поляков.

После чтения этих интересных донесений, из которых следовало, что Польше грозит неминуемая опасность и потому ей срочно необходима новая конституция, маршалок Потоцкий усиленно и с воодушевлением настаивал на том, чтобы было принято единственное решение, которое могло спасти государство. Обращаясь к королю, он сказал: «Государь, Ваш ранг делает Вас недосягаемым для всякого соперничества. Ваши обширные знания, справедливый ум, примирительный характер обеспечивают вам преимущественное достоинство независимо от занимаемого Вами трона. И потому именно Вашему величеству надлежит предложить наиболее действенные средства для спасения родины».

Король взял слово и заявил, что в сложившихся обстоятельствах не видит ничего более спасительного для государства, чем незамедлительное принятие новой конституции, разумной и прочной, которая преодолела бы все недостатки прежнего образа правления. Давно проникшись этой справедливой идеей, добавил король, он подготовил проект, который намерен представить собранию, однако есть одна статья, то есть передача трона по наследству, по которой он не считает возможным высказывать свое мнение, прежде чем по столь важному вопросу выскажется само собрание.

После некоторых дебатов по вопросу, можно и должно ли быть зачитанным проекту короля, секретарь сейма прочел его, но, когда он закончил, оппозиционная партия разразилась упреками и возражениями против самого проекта и против тех, кто задумал весь этот план.

Были произнесены страстные речи, чтобы доказать, что новая конституция противоречит «pacta conventa», что она устанавливает правление скорее деспотическое, нежели монархическое, и опрокидывает все принципы, на которых основывалась свобода польской нации.

Дискуссии продолжались несколько часов. Проект конституции выдержал яростные и ожесточенные нападки. В его защиту высказались многие члены собрания в речах сдержанных, но построенных на убедительных аргументах. Было очевидно, что большинство поддерживает этот проект, так как слышалось лишь несколько протестующих голосов. Нунций от Ливонии Забелло заявил, что он всегда был противником абсолютной власти, и поскольку в данном проекте не видит ничего, что угрожало бы свободам в Речи Посполитой, то он умоляет короля и сейм немедленно принести клятву верности конституции. Ему ответили общим возгласом ободрения и согласия. Все собрание сплотилось вокруг трона: всеобщий энтузиазм был обращен к королю, сидевшему на троне с видом величественным и отеческим, а также ко всем тем, кто окружал трон, – все они заслуживали доверия, восхищения и благодарности.

Король приказал епископу Кракова зачитать клятву и сам повторял ее за ним во всеуслышание, а затем заявил: «Я принес эту клятву и никогда не пожалею об этом. Я обязываю всех, кто любит родину, последовать за мной в церковь и произнести там эту же клятву». Он покинул трон и прошел по всем залам и коридорам, ведущим из замка в кафедральный собор. За ним следовало все собрание (за исключением двенадцати членов) и целая толпа зрителей, опьяненных радостью, – они выражали свои самые искренние чувства королю и создателям конституции.

Трудно было представить себе более величественное зрелище, чем эта торжественная процессия, склонившаяся у подножия алтарей, а также собравшиеся в церкви епископы, светские лица – члены сената, посланники и другие представители нации. Все они, во главе с королем, торжественно принесли клятву верности конституции, которая должна была обеспечить благосостояние нации. Исполнение «Te Deum» и благодарственные молебны Всевышнему завершили эту величественную церемонию. Хотя общая радость и воодушевление передались вскоре в самые отдаленные кварталы города, но везде сохранялось спокойствие и не было никаких происшествий.