Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1 - [16]

Английский представитель сообщил мне, что император Леопольд направил дружеское послание прусскому королю, где заявлял, что с удовольствием примет все предложения, которые будут ему сделаны. Соответственно можно было предположить, что все устроится к общему удовлетворению. Однако не таково было мнение графа Войны, посланника Польши при венском дворе, который в переписке с князем Яблоновским прямо говорил о том, что Леопольд и слышать не хотел об уступке части Галиции Польше, чтобы возместить ей ущерб в том случае, если она уступит Торунь и Гданьск прусскому королю. Говорил и о том, что война неизбежна, хотя Леопольд явно ее не хотел, тогда как его министры, особенно князь Кауниц, употребляли все возможные средства, чтобы склонить его к ней.

22 числа я нанес официальные визиты всем посланникам, а также графу Гойму и князю Гогенлоэ – коадъютору епископства в Бреслау. Я должен был продлить на некоторое время мое пребывание в этом городе, чтобы выполнить кое-какие особые инструкции, полученные мною, затем, проездом через Силезию, пронаблюдать за ходом переговоров между австрийской и прусской сторонами, но при этом не давая понять, что я имею на это полномочия. Однако последующие указания заставили меня ускорить отъезд, как я уже упоминал выше.

Я узнал через князя Яблоновского, что г-н де Герцберг выражал желание повидаться со мною, когда я буду направляться в Голландию, что он советовал мне представиться прусскому королю, прежде чем отправиться к месту назначения, и что он брался сам проводить меня в штаб-квартиру.

Это предложение меня устраивало. 23-го числа я отправился в Рейхенбах. Там я был очень хорошо принят г-ном де Герцбергом, однако с прискорбием увидел, что премьер-министр нашего нового союзника-короля имел в целом очень неблагоприятное мнение о польской нации. Все вопросы, которые он задал мне относительно сейма в Варшаве, мнение, высказанное мне о разных примечательных личностях на этом сейме, недовольство препятствиями, чинимыми торговому договору между Пруссией и Польшей, которое он не мог скрыть, – все это убедило меня в его нелюбви к полякам. Он выступал за альянс с ними только потому, что придерживался принятой им схемы – ослабить Австрию, обеспечить Пруссии Торунь и Гданьск и, следовательно, быть готовым к давлению со стороны лондонского кабинета. Именно в этих вопросах посланник Эварт непрестанно воздействовал на него, упирая на необходимость и преимущества англо-прусского союза.

Что же касается самого прусского короля, то похоже было, что он действительно испытывал уважение и приязнь к польской нации. До сего времени этот правитель был известен с благоприятной стороны и всегда проявлял лояльность, что обеспечило ему всеобщее уважение. Общественному мнению предстоит впоследствии решить, не явилось ли его дальнейшее поведение по отношению к той же Польше темным пятном на его царствовании и не должно ли это значительное изменение в образе его мыслей и действий омрачить мнение о его царствовании – таком благородном и блестящим в начале… Несомненно, что в то время благоприятное мнение о нем вызывало искреннее желание узнать его лично. Мысль о том, чтобы быть представленным Фридриху Вильгельму лично, была для меня тем более лестной, что мне предстояло исполнять роль посланника при том дворе, где главой правительства была его родная сестра.

Г-н де Герцберг сказал мне, что он ожидает со дня на день прибытия из Вены князя Реусса, а также г-на Шпильмана, и что он попытается выторговать для Польши какое-либо выгодное условие, так как ее интересы он не отделяет теперь от интересов Пруссии.

В то же время я заметил, что он не слишком удовлетворен ответами, предварительно полученными из Вены. Он заметил в разговоре со мной, что не может покинуть свой пост ни в тот день, ни в следующий и что если я не хочу останавливаться в Рейхенбахе, то могу отправиться один в Шонвальд, где в то время находился король, который с удовольствием примет меня. Он дал мне рекомендательное письмо генералу Кокерицу, адъютанту Его Величества, который и должен будет представить меня ему.

Я незамедлительно отправился в Шонвальд, находившийся всего в двух милях от Рейхенбаха. В окрестностях этой деревни находились прусские войска, содержавшиеся в состоянии готовности. Король, таким образом, находился в двух лье от границы и каждый день совершал объезд лагеря, а в оставшееся время работал у себя.

Я прибыл в Шонвальд в послеобеденное время, когда король совершал свою обычную прогулку верхом. Поскольку мне не могли сказать точно, когда он вернется, что могло случиться довольно поздно, я ограничился тем, что доставил письмо г-на Герцберга генералу Кокерицу. Затем я отправился в деревню Олберсдорф, в одной миле от Шонвальда, – она была определена в качестве штаба для гетмана Огинского. Там меня догнала эстафета из Бреслау с бумагами из Варшавы, в которых содержался приказ не останавливаться в Силезии и немедленно продолжить путь в Гаагу.

Я не знал, чем был вызван этот неожиданный приказ, и, боясь, чтобы в Варшаве меня не обвинили в желании лично представиться королю, нашел некий предлог, чтобы уехать в тот же вечер, и покинул Олберсдорф, не повидавшись с королем. Спустя несколько часов король прислал своего адъютанта, чтобы пригласить меня назавтра отобедать с ним, и потом упрекал моего дядю за то, что он не убедил меня остаться, но я был уже далеко.