Мемуары. Избранные главы. Книга 1 - [108]

Г-жа де Ментенон из дружбы к своей милочке-дофине разделяла всеобщее ликование; ей и самой было выгодно заручиться поддержкой дофина, подававшего такие надежды и внушавшего такую любовь, а потому она усердно помогала ему, используя все свое влияние на короля. Хотя она притворно восхищалась всем, что делалось по воле и по вкусу государя, хотя поддерживала пристойные отношения со всеми его министрами, но их деспотизм и поступки, в коих он обнаруживался, весьма ей не нравились. Изредка она открывала людям, наиболее к ней приближенным, самые тайные свои чувства на этот счет, в которых ее изрядно укреплял Аркур, — открывала то хорошо рассчитанными насмешливыми недомолвками, в которых знала толк, то короткими замечаниями в более серьезном, хотя и приглушенном тоне касательно дурного управления. Поэтому она рассчитывала добиться выгоды для себя, блага для государства, облегчения для короля и постепенно приучала его к тому, чтобы доверить дофину подготовку части вопросов и разрешение кое-каких из них, а потом мало-помалу переложить на него большую часть наиболее обременительных дел, к которым принц проявлял всегда такие способности и в которые был посвящен, поскольку посещал все советы и давно уже весьма справедливо и разумно выступал в них. Она рассчитывала, что благодаря такому новшеству министры станут прилежней и трудолюбивей, а главное, сговорчивей и осмотрительней. Хотеть и делать всегда было для нее одно и то же, особенно что касается внутренних дел, которые по своей природе требовали, чтобы их вели издалека, понемногу, искусно. Король, уже более расположенный к внуку, стал меньше опасаться шумного одобрения, которое у него на глазах высказывали принцу, чем вначале, во время его первых кампаний. У Блуэна и других доверенных слуг, преданных г-ну де Вандому, не было уже ни руководителя в лице последнего, ни поддержки Монсеньера; они дрожали от страха, а герцог Мэнский, лишенный их содействия, не смел ни рот открыть, ни обнаружить перед г-жой де Ментенон свое неудовольствие. Поэтому никто не оказывал на короля враждебного влияния, как бывало в прежние времена, когда в часы его уединения и досуга вокруг него плелись интриги. Разумное и покладистое поведение почтительного и усердного внука расположило короля в пользу намеков г-жи де Ментенон; поэтому, едва все немного привыкли к тому, что король благоволит к дофину, весь двор был глубоко изумлен тем, что, задержав принца как-то утром у себя в кабинете довольно надолго, король в тот же день приказал министрам приходить к дофину работать всякий раз, когда он их вызовет, а также без всяких требований с его стороны отчитываться перед ним во всех делах, о которых король раз и навсегда распорядился ему докладывать. Трудно передать, какое небывалое впечатление произвел на двор этот приказ, столь разительно противоречивший вкусам, образу мыслей, правилам и обычаям короля, до сих пор незыблемым: тем самым король выказывал дофину доверие, состоявшее ни больше ни меньше в том, что он негласно передавал в распоряжение внука изрядную часть всех дел. Для министров это было подобно удару грома, который до того их оглушил, что они не в силах были скрыть удивление и замешательство. Такое приказание и впрямь было неприятно для людей, извлеченных из праха и стремительно вознесенных на самые вершины незыблемой власти, которые привыкли безраздельно господствовать именем короля, дерзая подчас подменять его имя своим собственным, привыкли спокойно и не встречая возражений составлять и разрушать карьеры, успешно нападать на тех, кто стоял выше их, распоряжаться всем и вся, словно своим наследственным достоянием, пользоваться полной властью внутри государства и за его пределами, по своему усмотрению раздавать почести, кары, награды, отважно разрешать все вопросы ссылками на «монаршую волю»; они привыкли к полной безопасности даже по отношению к своим собратьям, к тому, что никто не смеет заикнуться королю об их персонах, их семьях, их правлении под страхом немедленной расправы в назидание остальным, и соответственно привыкли к свободе отмалчиваться, высказываться, все изображать королю в выгодном для них свете, словом, сами, в сущности, были государями да и держались почти по-королевски. Каким унижением было для этих людей во всем считаться с принцем, чью сторону держала г-жа де Ментенон и который с одобрения короля получил большую власть в их собственных делах, чем они сами, будучи к тому же человеком одаренным, трудолюбивым, просвещенным, который обладал трезвым и острым умом, усвоил уже многое из того, что делалось в совете с тех пор, как он туда вошел, был вполне способен ими руководить и при всех этих достоинствах отличался еще и добросердечием, справедливостью, любовью к порядку, рассудительностью, вниманием, усердно во все вникал и во всем разбирался, умел обойти трудности и углубиться в суть вопроса, не довольствовался словами, а требовал дел, решительно стремился к добру ради самого добра и все взвешивал на весах своей совести; ясно было, что, для всех доступный, любознательный как из принципа, так и по обдуманному намерению, он будет черпать сведения из множества источников, что ему по силам будет сравнивать и оценивать, когда нужно — сомневаться, когда нужно — доверять, руководствуясь здравым смыслом и разумным сердцем, и остерегаться всяких неожиданностей; что, покорив сердце короля, он в любое время все сможет ему рассказать и что, не говоря уж о том, какое впечатление сложится у него о них, когда он станет их господином, он и теперь уже готов смутить лжеца и лицемера и пролить неведомый доселе пронзительный свет в гущу сумерек, которые они столь искусно напустили и сгущали! Возвышение принца и положение его при дворе не допускали возрождения заговоров, и приказ, низводивший этих королей до положения подданных, полагавший предел их власти и злоупотреблениям и не оставлявший им никакого выхода, вызывал всеобщую радость. Министрам ничего не осталось, как только согнуться в поклоне — это им-то, с их спинами, твердыми, как железо! Все они с обреченным видом явились к дофину засвидетельствовать свою вынужденную покорность и притворную радость от полученного приказа. Принц без труда распутал то, что им необходимо было утаить. Он принял их благосклонно и уважительно; он принял во внимание распорядок их дня, чтобы назначить им для работы и исполнения дел наиболее удобное время; на первый раз он не воспользовался своей властью и не стал вникать в дела, но не преминул начать работать с министрами у себя дома.