Мемуары фрейлины императрицы - [64]

Ему ведь из-за меня не дали Сталинскую премию. Он выполнил памятник великому грузинскому ученому Ивану Джавахишвили, который был выдвинут на соискание премии. Но председатель комитета по Сталинским премиям Акакий Хорава сказал, что человек, у которого жена ссыльная и который ходит по коридорам КГБ, не достоин такой высокой награды. И Тенгизу премии не дали.

Он действительно, как только узнал о нашей высылке в Казахстан, принялся ходить в КГБ и искать возможности вернуть нас.

25 декабря нас выслали, а 29 декабря Тенгиз уже находился в Москве и начал хлопотать, бегать по кабинетам и писать заявления о том, что его невесту незаконно выслали.

Я говорила потом: «Какое ты имел право называть меня невестой? Ты мне в любви не объяснялся, я не соглашалась». Но это я шутила, конечно.

Ему, подающему большие надежды молодому скульптору, говорили: «Что, других девушек, что ли, нет? Почему ты к этой Татули привязался?»

Когда он уезжал за мной в Казахстан, то пришел сказать об этом отцу. У того он был единственным сыном – жена и дочь погибли. Сестра Тенгиза заболела скоротечной чахоткой. Ей сказали, что нужно ехать на море, и мать повезла ее в Гагры. Там девушка проводила все дни на солнце, и болезнь еще больше развилась. И она умерла.

Так мать не могла себе этого простить. После похорон дочери не брала в рот ничего, кроме хлеба и воды. И умерла в день похорон дочери, год спустя.

Тенгиз жил с отцом. Тот был главным администратором в Опере. Тенгиз часто бывал там. И я с подружками фактически жила на галерке. Наизусть знала «Кармен» и другие оперы. Не имея слуха, с легкостью определяла, где артисты допустили фальшь. Подруги всегда этому удивлялись…

Тениз ожидал услышать от отца просьбу или даже требование остаться с ним в Тбилиси. Но мужчина только спросил: «У тебя деньги есть? Все-таки долгая дорога предстоит. Береги себя!»

И вот в один прекрасный день Тенгиз появился в Казахстане с документами о моем освобождении.

Мы с братом очень переживали, потому что он с деньгами ехал, интересный, хорошо одетый. Самолет в Ташкент прилетал, и потом Тенгиз должен был еще 200 километров по пустыне проехать.

Слава богу, добрался благополучно.

И в тот же день забрал меня. Было, правда, очень тяжело оставить маму, брата и нашу маленькую Лидико, которую мама взяла на воспитание.

Когда мы приехали из Казахстана в Москву, то нас отказывались селить в один номер в гостинице «Ленинград». Ведь мы не были расписаны.

Мы обошли чуть ли не весь город, чтобы найти загс, в котором нас распишут. В конце концов нашли. В соседнем доме он оказался. Мы жили у друзей на Пушкинской улице, 11. А загс располагался на Пушкинской, 9.

Мы ото всех скрыли адрес, так как не хотели, чтобы было много людей. Но друзья все равно узнали. Обзвонили загсы и разведали, где расписываются двое грузин. И когда мы утром пришли с Тенгизом, то у дверей нас уже ждала толпа друзей.

Когда юные журналистки спрашивают меня, какая у нас была свадьба и какое на мне было платье, мне становится смешно. Потому что никакой пышной свадьбы у нас не было. А платье на мне было старое, с вылинявшей на солнце во время сборки хлопка спиной.

Но застолье конечно же было. Его для нас устроил поэт Михаил Светлов, который был мужем моей троюродной сестры Родам Амиреджиби. Они накрыли стол у себя дома, на улице Горького, 8. Было много гостей, пришли знаменитые художники Кукрыниксы, которые произвели на меня большое впечатление.

Михаил Светлов произнес прекрасный тост, обращенный в основном к Тенгизу.

Это была настоящая программная речь о том, как мы должны с ним жить. Были в ней и благодарность за его поступок, и нравоучения. Но все это было сделано шутя.

Тенгиз всю жизнь жалел, что не записал тост. А Родам потом отмахивалась: «Он еще много таких скажет. Ему только бы говорить!»

Вообще, за столом постоянно смеялись.

Но мне, честно говоря, было не по себе. Во-первых, тяжело переносила высоту. До этого же столько лет жила в землянках. Утомлял шум. Я вообще не думала, что когда-нибудь смогу прийти в себя после ссылки…

А поступок Михаила Светлова и Родам я не забуду никогда.

* * * * *

Родам Амиреджиби приехала в Москву в 1938 году. Во время первомайской демонстрации двадцатилетней грузинке предстояло в национальном костюме подняться на Мавзолей и преподнести цветы Иосифу Сталину.

В последний момент ответственное поручение дочери князя Амиреджиби не доверили, позволив только вместе с другими демонстрантами пройти по Красной площади и лицезреть вождя издалека.

Та поездка в Москву оказалась судьбоносной. Оставшись в советской столице, Родам поступила в аспирантуру Института кинематографии. Правда, закончить ее не дали – как члена семьи врага народа (ее отец к тому времени уже был арестован и расстрелян), Родам из аспирантуры исключили.

Но в кино она все равно оказалась – работала ассистентом режиссера Михаила Ромма на съемках фильма «Русский вопрос» и у Григория Александрова на съемках комедии «Весна».

Родам часто оказывалась в компаниях режиссеров, актеров, поэтов, писателей. И то, что ее мужем стал поэт Михаил Светлов, никого не удивило.