Мемуары Эмани - [18]

И вот я в больнице, раздробленная нога в гипсе заживает медленно. Просто лежишь и наблюдаешь за тем, что происходит в палате. Больных с разным диагнозом было шесть человек, а медицинских работников – двадцать шесть. Кормили вкусно и сытно. Спала, ела, читала и спала. Тетка, которая пришла меня проведать, открыла секрет:

– Ты думаешь, все больницы такие? Прописана ты у нас, а дядя работает в обкоме партии. Это больница для партийных работников.

Когда я прописалась в общежитии и по месту прописки попала в студенческую поликлинику, поняла, почему тетя старалась донести до меня значимость слова «обком».

* * *

Выписывая меня из больницы с залеченным переломом, врач сказал: «Обувь на каблуках не носить, иначе в старости будут последствия».

Напугал! Где я, а где старость? Надела туфли на высоких каблуках, полюбовалась ножкой и помчалась на занятия. Вечером ногу не могла вытащить из туфли.

Через пятьдесят лет левая нога напоминает мне: «Почему не слушалась? Вот я тебя!» А как буду слушаться? Влюбилась по уши. Второй курс был самым ярким из четырех лет обучения.

Иду в кабинет на лекцию, а мне суют в руки лист, испещренный красными чернилами:

– Возьмите вашу работу, Тян.

– Нет, это не мое, – ответила растерянно.

– Извините, это мое, – слышу чей-то голос.

Поворачиваюсь. Стоит кореец с третьего курса, мельком видела его раньше. Потом он признался, что пришлось придумать такой трюк, чтобы познакомиться со мной. Но работа с оценкой «неуд» была настоящая. Я влюбилась. И время было самое лучшее для любви – восемнадцать лет. Возраст такой, что можно полюбить кого угодно. Мечтаешь о ком-то, сны снятся неясные. Молодость с любовью зажали меня так, что нечем было дышать.

Он несмело пригласил на свидание. Я согласилась. Мы гуляли по морозным улицам и разговаривали обо всем. Это было наваждение. Каждый день ждала, когда он придет в гости и мы пойдем гулять. В состоянии невесомости пролетела зима, промчалась сумасшедшая весна.

Минуточку… Обратите внимание, какие отношения были в пору моей юности. Мы только держались за руки! Мне и в голову не приходило, что могло быть что-то другое.

Слова, которые отец скупо сказал мне в дорогу, не улетели, они сели глубоко в моем подсознании. Сейчас, когда вижу свою жизнь, нахожу с закрытыми глазами болевые точки и ошибки, вспоминаю ту минуту. Какая я непослушная? Очень даже послушная. Замуж до окончания института – нельзя. Только за корейца, на остальных можно даже не смотреть. И от этих наставлений пунктиром разбегалась моя жизнь.

Я не знала еще кое-что о корейских традициях и взглядах на брак. Фамилия – это не самое главное. Пон, бой – родовой отличительный знак корейцев, с помощью которого можно различить кланы, у которых одинаковая фамилия. Пон указывает на место (географическое название), из которого произошел основатель клана. В Корее до сих пор хранят чжокпо – родословную книгу, где отражено генеалогическое древо семьи. Род передается только по мужской линии. Среди корейцев строжайше запрещены браки между однофамильцами с одинаковым поном. И это связано с тем, что у всех людей с одинаковым поном – один общий предок, то есть они кровные родственники по мужской линии, а кровосмешение запрещено не только по нормам христианской морали.

Почему отец тогда во дворе не сказал об этом? Например: «Твоя фамилия Тян, замуж за однофамильца нельзя, потому что мы все родственники». Тогда бы мы помогали друг другу, болтали бы по-родственному, брат же, сестра. «Повезло встретиться с родственником!» – улыбались бы мы при встрече. Мы и улыбались, только не родственной улыбкой. У нас была одна фамилия, один пон, но кто знал, что мы брат и сестра. Мы влюбились друг в друга. Иногда он посмеивался:

– Надо покопаться в генеалогическом древе, вдруг мы найдем общую ветвь.

Летом, когда я приехала домой, сказала деду:

– Я познакомилась с парнем, тоже Тян, наверное выйду за него замуж.

– Только собаки так делают, – закричал на меня дед. И в первый раз я узнала, что он может кричать.

– Почему?

– Потому что мы все родственники.

«Черт, черт ты, а не дед, вы не могли сказать об этом раньше?» – подумала про себя и ничего ему не ответила. Он смотрел на меня пронзительным, колючим взглядом, как будто уже случилось кровосмешение. Слава богу, что при своей смелости я была очень строга в поведении. Вздохи и взгляды, робкие рукопожатия и мимолетные улыбки, пара невинных поцелуев и свидания с разговорами обо всем. Когда я вернулась после каникул на занятия, мой несостоявшийся жених сухо поздоровался и прошел мимо. Каждый вечер стоял на лестничном пролете с девочкой с нашего курса: смотри, я встречаюсь с другой, проходи мимо. Видно, дома и ему хорошо втолковали про пон. Я переживала, слова деда не совсем дошли до меня, несчастная любовь маячила каждый день в институте.

Иду грустная в библиотеку. Опять взяла курс на читальный зал. Навстречу бежит председатель профкома института Иван и улыбается:

– Привет! Хорошо, что тебя встретил. Не хочешь гастрит свой подлечить?

– А откуда ты знаешь, что у меня гастрит?

– У каждого нормального студента должен быть в наличии гастрит! Бери справку из студенческой поликлиники и езжай в областной профсоюз.