Мемуары безумца - [45]

Я побрел к реке, мне всегда нравились вода и мягкое движение волн. Река текла спокойно, белые кувшинки подрагивали в такт течению, волны лениво, набегая друг на друга, растекались на песке, среди потока с островков спускались в воду длинные пряди травы. Казалось, берег улыбается. Стояла тишина, звучал лишь шепот воды.

Здесь росли высокие деревья, их тень и речная прохлада освежили меня, я улыбался. Подобно той Музе, что живет в нас и, заслышав мелодию, раздувает ноздри и вдыхает гармоничные созвучия, я бессознательно всем существом вбирал в себя радость всей природы. Я смотрел на облака, плывущие по небу, на бархатистую, позолоченную солнцем прибрежную траву, слушал, как плещет вода, и перешептываются, качаясь без ветра, верхушки деревьев. Один, восторженный и одновременно спокойный, я чувствовал, как растет под ласковой силой природы сладострастие, и призывал любовь![111]

Губы дрожали, словно чувствуя дыхание других уст, руки тянулись с объятиями, глаза искали в изгибах каждой волны, в пышных складках облаков соблазнительные откровенные очертания, душа захлебывалась нежной гармонией, я ворошил себе волосы, гладил руками лицо и с наслаждением вдыхал запах своих волос. Опустившись на мох под деревьями, я желал еще большей неги, хотел изнемогать от поцелуев, стать трепещущим на ветру цветком, пропитанным речной влагой берегом, пронизанной солнцем землей.

Идти по траве было приятно, я с наслаждением ступал по нежному шелковистому ковру, и каждый шаг отзывался во мне незнакомым блаженством. На дальних лугах паслись табуны — лошади с жеребятами, — ржание и быстрый топот доносились оттуда. В долине большими округлыми волнами разбегались от холмов пригорки. Река вилась, пряталась за островами и появлялась вновь среди травы и тростника. Во всем была красота, все казалось счастливым, следовало своему закону, шло по своему пути. Я один был болен, и, обуреваемый желаниями, смертельно мучился.

Внезапно я бросился прочь, вернулся в город, пробежал по мостам, оказался среди улиц, площадей. Рядом шли женщины, их было множество. Сказочно прекрасные, они быстро скользили мимо. Никогда еще я не видел так близко их блестящие глаза, легкие движения диких ланей. Чудилось, герцогини выглядывали из-за расшитых гербами занавесок экипажей и призывно улыбались мне, обещая любовные ласки на шелковом ложе; дамы в прозрачных шарфах склонялись ко мне с балконов и шептали: «Люби нас, люби!» Все женщины страстно тянулись ко мне, любовь сквозила в их движениях, во взглядах, в самой их неподвижности.

Затем Женщина окружила меня, я натыкался на нее, задевал ее, дышал ею — воздух был полон ее ароматом. Я видел шею и капельки пота над шалью, в которую она куталась и колышущиеся при каждом шаге перья на шляпке; ее каблучки мелькали передо мной, подбрасывая подол платья. Я проходил рядом, и вздрагивала ее обтянутая перчаткой рука. Женщины были по-разному сложены, будили разные желания, но все вместе и каждая в отдельности наряжались напрасно, под одеждой я тут же видел их наготу, и она была роскошнейшим нарядом. Я больше не мог вынести сладострастных мыслей, влекущих ароматов, возбуждающих касаний и соблазнительных форм.

Я точно знал, куда лежит мой путь — к дому на уединенной улице, я часто проходил мимо него, чтобы почувствовать, как вдруг забьется сердце. Зеленые жалюзи, крыльцо в три ступени — я так подолгу рассматривал их, что запомнил во всех мельчайших деталях, сворачивал с пути, чтобы только взглянуть на закрытые окна. Я шел стремительно, но казалось, это длится вечность, и вот, задыхаясь, оказался на той самой улице. Прохожих не было. Все ближе, ближе, вот и дверь, я толкаю ее плечом, она поддается. Я боялся, не вмурована ли она в стену. Однако дверь легко и бесшумно повернулась в петлях.

Я поднялся по лестнице, темной, с истертыми ступенями. Они заскрипели — никто не выглянул. Оробев, я затаил дыхание — никто не окликнул меня. Наконец, я вошел в комнату, в полумраке она показалась мне огромной. Окна были открыты, но длинные, до самого пола, желтые шторы заслоняли свет, тускло-золотистые отблески озаряли комнату. В глубине, справа от окна сидела женщина. Она, должно быть, не слышала моих шагов и не обернулась. Я застыл на пороге, глядя на нее.

На ней было белое платье с короткими рукавами. Опершись локтем на подоконник, касаясь пальцами рта, она, казалось, вглядывалась во что-то невидимое внизу. Черные волосы, гладко уложенные и заплетенные на висках, блестели как вороново крыло. Она склонила голову, несколько выбившихся из прически прядей мягкими кольцами вились на шее. Красные кораллы украшали золотой изогнутый гребень.

Заметив меня, она вскрикнула и вскочила. В первую минуту меня ослепил блеск ее глаз, и я опустил голову, а когда смог поднять взгляд, то увидел перед собою чарующе прекрасное лицо.

Казалось, одна изящная линия, начинаясь прямым пробором в ее волосах, спускается между высокими дугами бровей, очерчивает тонкий нос с трепещущими, изящными, как у античной камеи, ноздрями, проходит ровно посередине яркой верхней губы, затемненной едва заметным пушком, а ниже — белая округлая шея, и видно, как под тонкой тканью дышит грудь. Так она стояла передо мной, в свете проникавшего сквозь желтые шторы солнца, и золотистое сияние оттеняло белизну ее платья и темный цвет волос.