Мемнох-дьявол - [17]

Он уже не мог думать ни о чем другом – только о прекрасно исполненной резьбе, о том, что, судя по определенным признакам, выполнена она не в древ–ние времена, а относительно недавно, скорее всего в семнадцатом веке, что падший ангел изображен с удивительным мастерством и выглядит совсем как живой.

Падший ангел… Мой любитель искусства рассмат–ривал его со всех сторон, ощупывал, гладил по лицу, волосам… разве что не вставал на цыпочки и не це–ловал камень. Черт побери, но я-то ничего толком не видел! И как он только мирится с такой темнотой! Впрочем, он стоял почти вплотную к статуе, в то вре–мя как я маялся футах в двадцати, зажатый между дву–мя святыми.

Наконец он включил одну из галогенных ламп, внешне напоминавшую охотящегося жука-богомола, и повернул ее тонкую металлическую лапку так» что–бы луч света упал на лицо ангела. Теперь мне отчетливо 6ыли видны оба профиля: и статуи, и… Потрясающе! Этот человек был охвачен истинной страстью и даже иногда тихо вскрикивал от вожделе–ния. Его уже совершенно не интересовало, кто принес сюда это чудо, он простил неизвестному посетителю даже незапертую дверь и совершенно не вспоминал о возможной угрозе. Он вновь спрятал пистолет в кобу–ру, причем сделал это машинально, казалось даже не сознавая, что тот вообще был у него в руках, потом все же поднялся на цыпочки, пытаясь оказаться лицом к лицу с ужасным и устрашающе-грозным ангелом. Оперенные крылья! Не голые, как у рептилии, а опе–ренные! А лицо… Изображенное в классическом сти–ле, с четкими линиями и чуть удлиненным носом. И все же в обращенном ко мне в профиль лице при–сутствовала некая жестокость, я бы даже сказал – свирепость. И почему статуя черная? Быть может, это – святой Михаил, в праведном гневе низвергающий де–монов в ад? Нет, волосы слишком густые и растрепан–ные. И потом… доспехи, нагрудник… И только в этот момент я разглядел самую важную деталь: козлиные ноги и копыта! Дьявол!

Я вновь содрогнулся. Совсем как у того существа, которое я видел! Нет, глупо даже думать об этом. Кроме того, я не ощущал близкого присутствия моего преследователя. Не было ни головокружения, ни де–зориентации. Откровенно говоря, я даже не испытывал страха. Только дрожь в предвкушении ожидавше–го меня впереди наслаждения – больше ничего.

Я застыл на месте. «Не спеши, – уговаривал я се–бя. – Обдумай все как следует. Ты наконец настиг свою жертву, а эта статуя не более чем совпадение, непредвиденная деталь, призванная усилить эмоцио–нальную напряженность ситуации». Он направил свет еще одной лампы на статую. То, как он изучал ее, со стороны выглядело едва ли не эротично. Я не удержался от улыбки. Эротично выглядело и то, как я сам изу–чал свою будущую жертву – этого сорокасемилетнего мужчину, обладающего поистине юношеским здоро–вьем и хладнокровием опытного преступника. На–прочь позабыв о подстерегающей повсюду опасности, он сделал пару шагов назад и опять принялся рас–сматривать свое новое приобретение. Как оно здесь появилось? Кто мог принести сюда эту статую? Он понятия не имел даже" о том, сколько она может сто–ить. Разве что Дора?.. Нет, Доре она бы не понрави–лась. Дора… Сегодня вечером она разбила ему сердце, отказавшись принять подарок.

Настроение его резко упало. Ему не хотелось вспо–минать о Доре и ее отповеди – дочь говорила, что он должен отказаться от своего бизнеса, что она больше не возьмет от него ни цента для своей церкви, что, не–смотря ни на что, она любит его и будет страдать, если ему придется предстать перед судом, что она не жела–ет брать этот плат.

О каком плате шла речь? Он тогда сказал, что это, конечно, подделка, однако лучшая из всех, какие ему доводилось видеть до сих пор. Плат… И вдруг все вста–ло на свои места. Обрывки подслушанного разговора соединились в моем сознании с недавно промельк–нувшей перед глазами деталью – висящим в рамке на дальней стене небольшим фрагментом ткани с изо–браженным на нем ликом Христа. Плат… Плат Веро–ники.

Всего лишь час назад он говорил Доре:

– Тринадцатый век! И он действительно прекра–сен, поверь! Ради всего святого, Дора, прими его. Ведь если я не могу оставить все эти вещи те6е.

Так вот какой подарок хотел он преподнести доче–ри! Лик Христа!

– Я больше ничего не возьму у тебя, папа, я же говорила. Я не хочу…

Но он настаивал, мотивируя свою просьбу тем, что в будущем она сможет выставлять его новый подарок на обозрение публики – равно как и все прочие со–кровища – и таким образом зарабатывать неплохие деньги для церкви.

Дора в ответ лишь расплакалась. Да, именно так все происходило в отеле, в то время как они с Дэви–дом сидели в двух шагах от них, в баре.

– А если, предположим, эти ублюдки действи–тельно заловят меня на чем-нибудь и предъявят обви–нение, которое я не смогу опровергнуть… Ты хочешь сказать, что и тогда не возьмешь эти вещи? Ты допус–тишь, чтобы они достались совершенно чужим людям?

– Они ворованные, папа! – сквозь слезы твердила Дора. – Они ворованные! Все эти сокровища грязные!

Он действительно не понимал свою дочь. Сам он был вором едва ли не с младенческого возраста. Ему вспомнился Новый Орлеан. Пансион… Причудливое смешение нищеты и элегантности. Вечно пьяная мать, Старый Капитан, управляющий в антикварном мага–зине… Перед его мысленным взором проносились ви–дения прошлого. Он, моя нынешняя жертва, а тогда еще мальчишка, каждый день перед школой прино–сил Старому Капитану, занимавшему передние ком–наты в доме, поднос с завтраком. Пансион… служба… элегантные старики… Сент-Чарльз-авеню… Времена, когда мужчины по вечерам проводили время на тер–расах, а рядом с ними сидели пожилые леди в шля–пах… И дневной свет, который мне никогда больше не суждено увидеть.