Memento - [67]
Михал внимательно разглядывал врача. Снова один из тех типчиков, которые отпускают длинные волосы, носят кроссовки, а под халатом майку «Левис» или «Адидас».
— Кто из вас считает, что его история похожа на историю Михала? — спросил врач. Все расселись кружком на стульях посреди комнаты с видом на больничный парк.
Взгляд Михала скользнул по снопику солнечных лучей, пробивающихся сквозь решетки.
— Томаш? — вызвал врач высокого блондина с кучерявым нимбом над головой.
— Ну, может, — допустил Томаш. И немного смущенно улыбнулся.
Вот на кого девицы небось клевали, подумал Михал. Типичный школьный заводила.
— Скажите Михалу, в чем сходство? — подбодрил врач.
— Ну, я тоже начал более-менее случайно…
— Вы говорите, случайно. А как?
— На вечеринке, в восьмом классе. Нас было семеро, а выпивки маловато. Пришел одноклассник, который уже летал в этом, и у него с собой была машинка. Ну, шприц, значит. Он обшарил домашнюю аптечку, нашел алнагон и вкололся. А мы попробовали после него. Алнагон ведь дешевле, чем выпивка. Да нам бы ее и не продали в магазине.
— Ладно, ну а потом почему вы продолжили? — следовали вопросы врача. — Вам понравилось?
— Скорее, мне нравилось это ощущение.
— Какое?
— Ну, что я не фрайер. И колюсь, как самый настоящий наркоман.
— А разве сам наркотик вам не доставлял удовольствия?
— Нет. Это как с курением. Кому хорошо от первой сигареты?
— А дальше?
— Потом наступила пора, когда мне было плохо всегда — кололся я или не кололся. Я уже просто привык.
— Но все-таки вам удавалось регулярно посещать школу. До какого времени?
— Почти до восемнадцати. Пока не попробовал кайф, который мне подошел по-настоящему.
— Какой именно?
— Болтушку. Я на ней с первого раза заторчал. Достанешь, бывало, болтушку и гудишь, ну скажем, неделю по наркоманским квартирам. И никто не знает, где ты.
— Значит, в школу вы перестали ходить практически сразу, как попробовали болтушку. А дальше?
— Потом меня бросила девчонка, которую я любил.
— Почему она с вами рассталась?
— Когда я балдел под болтушку, то к ней и по две недели не заявлялся. Но вместе с тем, я везде искал ее. На улице чуть не за каждой кидался, все думал, это она. А вот домой к ней зайти мне как-то в голову не приходило. А она, когда поняла, что я ширяюсь, сразу меня бросила. Вот тогда-то я и загудел по-черному.
— За что вас судили?
— Два года я гужевался по Праге без передряг с милицией. А потом мне пришили тунеядство.
— Где вы брали деньги эти два года?
— Мать давала на карманные расходы.
— Она знала, что вы употребляете наркотики?
— Знала. Но я все время обещал бросить и найти работу.
— Насколько мне известно, вас осудили не только за это?
— Да. Еще за растление несовершеннолетних. Но это была ошибка.
— Как так?
— На суде твердили, что я кололся перед несовершеннолетними, но я что-то не припоминаю. А если и так, на наркоманской сходке не спрашивают, есть тебе восемнадцать или нет.
— Вы говорите, ошибка, — улыбается доктор. — Но насколько мне известно, эта ваша вечеринка в восьмом классе сделала наркоманами сорок восемь человек.
— Как это? — Томаш поднял брови.
— Вся ваша семерка, которая была там, стала наркоманами. И каждый из вас вовлек в это дело других. Сорок восемь человек прошли через мои руки. Думаю, на суде вам еще повезло, что не сумели найти всех, кого вы приучили к наркотикам.
Тишина. Хочет произвести впечатление, понимает Михал. Квадратик солнечных лучей лениво перемещается по полу.
— Вы слышали историю Михала. Как вы думаете, есть у вас подобные черты характера? — снова спрашивает доктор.
— Трудно сказать. Я его мало знаю, — отрезает Томаш, уставившись взглядом в землю.
— Ладно. Тогда расскажите об особенностях вашего характера. Что вы думаете?
Томаш пожимает плечами.
— Я всегда хочу все попробовать… Не могу ни от чего отказаться… Заставить себя…
— Пан Отава, есть сходство? — врач обращается к Михалу.
— Что? — вздрагивает Михал.
— В его и вашем характере?
— Возможно, — допускает Михал. — В какой-то степени.
Господи, да ведь это свойства любого наркомана, если он проделал часть пути по своим американским горкам.
— А какие еще ваши характерные свойства, Михал?
Что же еще, раздумывал Михал. Ради девчонки, которая нравилась, я был способен на все. Самоотверженность? Да они меня на смех подымут.
— Я слишком дорожил дружбой, — сказал он.
— Это интересно, — отозвался врач. — Обратите на это внимание, — сказал он двум кроликам. — А дальше? — снова повернулся он к Михалу.
Неужели у меня не осталось ничего, кроме желания вмазаться, лихорадочно раздумывал Михал.
— Все? — спросил врач. Михал кивнул.
Не может быть, подумал он.
— А вам не кажется, что этого маловато? Почему? Подумайте об этом до следующей беседы, — словно издалека доносится голос врача. — Ну, хорошо. Кто из вас считает, что его история совсем не похожа на историю Михала?
Слава богу, пронесло, выдыхает Михал. На этот раз.
— Пан Вацлав?
Толстячок с рыжими, тщательно выбритыми щеками — только полосочка усов над верхней губой. Сглотнул и наклонился вперед.
— Ну, во-первых, я старше, а во-вторых, начал употреблять наркотики совсем по другим причинам.
— Сколько вам лет?
В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.
Если бы у каждого человека был световой датчик, то, глядя на Землю с неба, можно было бы увидеть, что с некоторыми людьми мы почему-то все время пересекаемся… Тесс и Гус живут каждый своей жизнью. Они и не подозревают, что уже столько лет ходят рядом друг с другом. Кажется, еще доля секунды — и долгожданная встреча состоится, но судьба снова рвет планы в клочья… Неужели она просто забавляется, играя жизнями людей, и Тесс и Гус так никогда и не встретятся?
События в книге происходят в 80-х годах прошлого столетия, в эпоху, когда Советский цирк по праву считался лучшим в мире. Когда цирковое искусство было любимо и уважаемо, овеяно романтикой путешествий, окружено магией загадочности. В то время цирковые традиции были незыблемыми, манежи опилочными, а люди цирка считались единой семьёй. Вот в этот таинственный мир неожиданно для себя и попадает главный герой повести «Сердце в опилках» Пашка Жарких. Он пришёл сюда, как ему казалось ненадолго, но остался навсегда…В книге ярко и правдиво описываются характеры участников повествования, быт и условия, в которых они жили и трудились, их взаимоотношения, желания и эмоции.
Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.
Действие книги известного болгарского прозаика Кирилла Апостолова развивается неторопливо, многопланово. Внимание автора сосредоточено на воссоздании жизни Болгарии шестидесятых годов, когда и в нашей стране, и в братских странах, строящих социализм, наметились черты перестройки.Проблемы, исследуемые писателем, актуальны и сейчас: это и способы управления социалистическим хозяйством, и роль председателя в сельском трудовом коллективе, и поиски нового подхода к решению нравственных проблем.Природа в произведениях К. Апостолова — не пейзажный фон, а та материя, из которой произрастают люди, из которой они черпают силу и красоту.