Memento - [49]
— Ты, парень, молодец, что решил к нам податься. Мы тебя до ума доведем, верно?
Толчок в спину, Михал даже прогибается. Три-четыре шага рысью, чтоб не упасть. Очередной взрыв хохота.
Вот я и вляпался, думает Михал. Что посеешь, то и пожнешь. Известное правило зэков. Малость не так, как написано в стенгазете у главных ворот: «С коллективом, коллективу, для коллектива». Прямо блевать от всего этого хочется. Еще восемьсот двадцать восемь дней и ночей.
Один раз, всего одну только дозу. Выбраться отсюда хотя бы на пару секунд. А потом вернуться снова? Опять суд, опять приговор, и тогда уж наверняка колония строгого режима. Ни за что!
— Ну, малыш, пошли!
Всей бригадой к главным воротам. Шаг строевой.
За воротами автобус с заведенным мотором. Конвой пересчитывает, и ворота наконец открываются.
Еще восемьсот двадцать семь дней и ночей!
Автобус вроде бы совсем обычный, будто они собрались на экскурсию в Крконоши. Только несколько железных прутьев, чтобы нельзя было разбить окно и удрать. Изящная решеточка. Можно спокойно смотреть наружу, ее почти незаметно. Какая-никакая, а все же свобода. Нормальная жизнь. Сесть бы и уехать навсегда. Все бы отдал. Даже ампулу морфы? Будь она сейчас у меня в руке, никто бы в жизни не вырвал!
А как же без шприца?
Да просто раздавить в ладони. Может, через порезы хоть немного, да попадет в кровь.
— Номер! Эй, ты! Номер и фамилия!
— Тысяча пятьсот десять. Отава.
— Следующий.
Вот и две ступеньки в автобус. Знакомый запах…
Раньше он называл это вонью. Бензин, горелая резина и дороги. Школьные экскурсии. Перекинуться в картишки на заднем сиденье.
— Вы чего не глядите в окно, ребята? Вот там, посмотрите, замок Кост. Вы его вообще-то видали?
Где же было заметить, я как раз продул в карты два восемьдесят!
— Ты куда это лезешь, парень? У нас зеленые спереди сидят.
Как бы теперь я глазел из окошка! Каждый метр нормального мира — будто открытие. По деревенской площади прохаживаются две девчонки в мини, пялятся на нас, как на заморское чудо. Старикашка с бидоном тоже уставился.
— А ты зарвался, парень! Отзынь от окна. Место мое. Усек?
— Извини.
Тарахтенье мотора. Ехать бы вот так на сиденье для нормальных людей до самой смерти. Просто ехать, украдкой поглядывая на дорогу. Отмытая до блеска легковушка с семейством, отправились куда-то на прогулку. Дерево на горизонте. Парочка на проселочной дороге. Черт побери, снова парочка. Как будто мир населен одними влюбленными.
Что там, интересно, поделывает Ева?
Бросить торчать. Но уже на воле. А тут хоть немного облегчить себе жизнь. Господи, сколько же вокруг разных чудес, радуйся на здоровье. Все то, что раньше считал за норму. А сейчас? Несчастная пачка таблеток — двадцать талонов. Миллионером надо быть! Ведь здесь даже паршивая сигарета на вес золота. Откуда же взять такие бабки?
— Отделение, стройся!
Ощущения, когда ты почти на воле, как не бывало.
— Возьмешь подбойник, парень.
— Ладно.
Господи, и это я должен тащить один? Такая дура весит как мешок с цементом.
— А далеко нести?
— Ты что, спешишь? Я бы на твоем месте не торопился.
Снова хохот.
Охранники в черном с пистолетами на заду. Конвой впереди и сзади.
— Стой!
— В чем дело?
— У нас молодой встал.
Это ведь невозможно тащить. Да я дорогой пополам сломаюсь.
— Еще раз из-за тебя остановимся, дальше все пойдут строевым шагом. Марш!
Хоть бы сегодня выдержать. Хоть бы одну минуту!
Террасы открытого рудника.
— Поплотнее, мужики!
Отшвырнуть подбойку, спрыгнуть вправо на насыпь и прокатиться метров пятьдесят до другой террасы, перебежать ровный участок и снова упасть с откоса. Вот тебе и несколько сотен метров форы, прежде чем чернозадые и конвой добегут. Если, конечно, не убьешься.
Ну а потом что?
Выдержать еще хотя бы десять шагов. Ну еще пять. Два. Один. Еще один. И еще…
Есть тут барыга, он под проценты ссужает лагерными талонами, говорил тот парнишка с колесами. А когда будут давать очередные карманные, надо просто вернуть на один больше. Только почем я знаю, а вдруг еще раз захочется? И тогда… Тогда все сначала. Ломки сразу же после улёта. И вся эта жуть?
Ну хоть бы на пару часов расслабиться!
Не останавливаться. Господи, только бы не остановиться. Поднять левую ногу и толкнуть ее вперед. Теперь правую. И снова левую…
— Стой!
Охранники в черном наконец-то втыкают флажки, обозначая будущую колею.
— Вот это — рабочая площадка, парень. Три шага за флажки — конвой уже может стрелять. И не дури. Вон твои носилки.
— Что?
— Когда тебе на них наложат глину, ухватишься за передние ручки и вынесешь с напарником это говно вон туда.
Несколько секунд отдыха, пока грузят носилки.
— Ну, что с тобой, парень?
По сравнению с носилками подбойка легче перышка.
— Ты чего это прогибаешься, чувырло!
— Глянь, мужики, как закопался…
Вязкое месиво под ногами. Груз — килограмм девяносто. Сколько раз я смогу такое поднять?
— Ну вот что, паря, ты молодой — бери с места!
Мужики у задних ручек меняются, отдыхают, шутят. Размолотить бы вам хари за ваши хохмочки! Не будь вас двадцать на одного.
Сколько еще раз до обеда нагрузят эти носилки. 828 раз? Нет. Восемьсот двадцать восемь дней мне осталось. Пятьдесят раз. А сколько я смогу? Пять?
Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!
От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…
У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?
В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…
История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.
Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…