Мелья - [49]

Известный американский актер Билл Реджерс, которому случилось быть в то время в Гаване, заметил в беседе с американским журналистом Беверли Смитом-младшим, что «дядя Сэм протягивает правую руку для рукопожатия, а левой — стреляет».

По предложению Мельи Антиимпериалистическая лига Мексики послала в адрес гаванской конференции письмо с требованием включить в повестку дня вопрос об интервенции в Никарагуа. А сам генерал Сандино телеграфировал в Гавану:

«Я протестую против участия в конференции незаконных делегатов так называемого президента Адольфа Диаса. Я протестую против лицемерия Кулиджа, который говорит о доброжелательности и в то же время посылает войска, которые убивают жителей Никарагуа. Я протестую против равнодушия и раболепия делегатов Латинской Америки в отношении правонарушений Соединенных Штатов».

Коммунистическая партия Кубы, во главе которой стоял Рубен Мартинес Вильена, распространяла по Кубе воззвание:

«Только рабочие массы смогут установить в Америке, как это было сделано в Советском Союзе, мир среди народов, при котором не будет ни угнетаемых, ни угнетателей».

Сразу же после первого мая Хулио получил с Кубы письмо, в котором друзья писали о первомайских событиях в Гаване.

Правительство Мачадо не гнушалось никакими средствами в своей борьбе против народа. Для подрыва революционного движения изнутри полиция привлекала бывших преступников, сброд, готовый за гроши на все. Зная, что трудно будет открыто подавить первомайские выступления гаванского пролетариата, полиция решила провести свой «первомайский митинг» в спортивном зале для игры в хай-алай (игра басков в мяч), Здание, выбранное для этой цели, вмещало более 1000 человек «Об этом разузнали студенты университета и, объединившись с рабочими, направились в спортзал, где, к неописуемому удивлению устроителей акта, вмешались в его ход. На трибуну поднимались «незапланированные» ораторы, и все кончилось призывами «Долой Мачадо!», поддержанными большинством присутствующих. «Митинг» был сорван, полиция схватила «смутьянов», среди них оказался студент Габриэль Барсело, имя которого через несколько лет прославило кубинское революционное движение.

Мелью очень обрадовали вести с родины. Ничто не смогло запугать народ, в особенности студенческую молодежь. Радостный, полный энтузиазма, Хулио Антонио поделился своими мыслями с товарищами из АНЕРКа и впервые завел разговор о высадке на Кубе. Он решил наладить связь с буржуазными националистами и их вождем полковником Мендиэтой, который находился на Кубе. Для этого по его просьбе на Кубу уехал Леонардо Фернандес Санчес. Мысль о высадке уже так захватила Хулио, что в августе этого года он выезжает в порт Вера-Крус, на берегу Мексиканского залива, чтобы разведать возможности для нелегального отплытия на Кубу.

До тех пор, пока Мачадо не заявил о своем переизбрании, у многих эмигрантов теплилась надежда, что с приходом нового президента им удастся вернуться на родину, хотя они понимали, что новый глава государства также будет избран только после согласования его кандидатуры с Вашингтоном. Но при сложившейся обстановке пришлось переориентироваться, и Хулио считал, что единственный выход — в военной экспедиции.

Он прекрасно понимал, что союз с националистами не только не прочен с политической точки зрения, но и в какой-то степени противоречит принципам компартии. Однако другого выхода не было, тем более денежные средства националистов намного превышали финансовые возможности коммунистов и у «союзников» было оружие.

Жизнь Хулио наполнилась новым содержанием, появилась новая цель, к которой стремился не только он, но и все его товарищи из ассоциации. Частенько он поторапливал их, говоря:

— Мы, кубинцы, должны спешить, ибо независимость пришла к нам с опозданием на целое столетие.

Был еще один повод, который толкал его на быстрые и решительные действия: гнетущая тоска по родине. Его друзья не догадывались об этом. Внешне он, как всегда, оставался веселым и приветливым. Его большие черные глаза и энергичная походка не выдавали в нем человека тоскующего. Однажды он заметил в зеркале, что его черную шевелюру прорезали несколько седых волосков. А в другой раз кто-то при нем воскликнул, что, оказывается, у него появилась седина (в двадцать пять лет). А он подумал про себя: «Эх, вернуться бы в Гавану, что мне седина!»

В конце года он будет писать на Кубу Саре Паскуаль, товарищу по Народному университету имени Хосе Марти:

«С каждым разом все сильнее меня охватывает страстное желание возвратиться на родную землю, вновь жить в моей стране, по которой я так скучаю. Я приложу все возможные усилия, только чтобы вернуться».

В 1928 году весной на VI съезде коммунистов Мексики Хулио избирают в состав Центрального Комитета МКП. Ему поручили пропагандистскую работу, а также руководство всеми партийными школами. Рабочий день его был уплотнен до предела. Конечно, нечего было и думать о давно задуманной работе: написать книгу о Хосе Марти. Даже не было времени на сбор материалов. А пока суд да дело, он принялся за брошюру «Куда идет Куба», которую решил закончить к следующей весне.