Меловой человек - [6]

Нет. Обычный человек. Просто у его организма есть такая особенность.

Так вот, все они ошибались. Мистера Хэллорана можно было назвать каким угодно человеком, но точно не «обычным».

2016 год

Это письмо приходит неожиданно, без фанфар и ковровых дорожек. Ничто не предвещало беды.

Оно просто проскальзывает в почтовую щель, зажатое, как в бутерброде, между письмом из благотворительного фонда Макмиллана и флаером новой службы доставки пиццы.

Кто вообще, черт подери, в наше время шлет бумажные письма? Даже у моей семидесятивосьмилетней матери есть электронная почта, аккаунты в «Твиттере» и «Фейсбуке». Честно говоря, она намного более продвинутая, чем я. Я вообще немного луддит.[6] Мои ученики без конца удивляются, что я воспринимаю все эти разговоры о «Снэпчате», «фолловерах», «тэгах» и «Инстаграме» как болтовню на иностранном языке. «А я-то думал, что учу их английскому», — вот как я частенько говорю. И я не имею ни малейшего понятия, о чем они болтают, черт бы их побрал.

Я не могу разобрать почерк на конверте, но я и свой с трудом понимаю. Мы теперь живем в мире клавиатур и сенсорных экранов. Сидя за кухонным столом и потягивая кофе, я распечатываю конверт и извлекаю из него содержимое. Хотя нет, вру. Я действительно сижу за столом и действительно изучаю письмо, но кофе просто стоит рядом и медленно остывает.

— Ну и что это такое?

Я вздрагиваю и оглядываюсь. В кухню входит Хлоя — она зевает и все еще выглядит помятой со сна. Крашеные черные волосы распущены, рваная челка стоит торчком, так, словно ее лизнула корова. На ней старая толстовка с логотипом «Cure», а на лице виднеются остатки вчерашнего макияжа.

— Гляди, — говорю я, помахивая письмом. — Это называется «письмо». В былые времена при помощи этих штук люди общались между собой.

Она награждает меня уничтожающим взглядом и показывает средний палец:

— Я знаю, ты что-то говоришь, но все, что я слышу, — это «бла-бла-бла»!

— Вот главная проблема молодежи. Вы просто не слушаете.

— Эд, я, конечно, понимаю, что ты мне в отцы годишься, но почему ты нудишь, как мой дед?

Она права. Мне сорок два, а Хлое за двадцать. Наверное. Она никогда не говорит, сколько ей лет, а я слишком джентльмен, чтобы спрашивать. Разница между нами не так уж и велика, но иногда кажется, будто нас разделяет несколько десятков лет.

Хлоя — юная, крутая и вполне может сойти за подростка. А я — не уверен, но, наверное, мог бы сойти за пенсионера. Мягко говоря, меня уже можно назвать потрепанным. Заботы и переживания не особенно щадили меня. Мои волосы все еще густые и почти черные, но морщины от смеха вокруг рта уже не кажутся забавными. Как и многие высокие люди, я сутулюсь. Хлоя называет мою любимую одежду «нищебродским шиком» — сплошь костюмы, жилеты и туфли. У меня, конечно, есть джинсы, но на работу я их не надеваю, разве что в те дни, когда хочу спрятаться от всех в своем кабинете. А работаю я почти всегда, даже занимаюсь репетиторством на каникулах.

Это потому, что мне нравится преподавать, и я не уверен, что кто-то еще так же сильно любит свою работу, как я. А я люблю, потому что мне нужны деньги. И как раз по этой причине Хлоя здесь живет. Она снимает у меня жилье. Мы друзья. Надеюсь.

Надо сказать, мы очень странная парочка. Обычно я не пускаю к себе таких жильцов. Но меня как раз подвел очередной потенциальный съемщик, а дочь моего знакомого знала «одну девчонку», которая срочно нуждалась в жилье. Мы сговорились. Идея была неплоха. Как и идея завести себе компанию. Наверное, это странно, что я вообще искал жильца? Я ведь довольно неплохо зарабатываю. К тому же дом, в котором я живу, достался мне от матери. Уверен, большинство думает, что это, должно быть, очень спокойная и свободная от всяких выплат по ипотекам и прочему жизнь.

Печальная правда заключается в том, что этот дом был куплен, когда процентная ставка представляла собой двузначное число. Мы заложили дом один раз, чтобы сделать ремонт, а потом еще раз, чтобы оплатить лечение отца, когда стало ясно, что умирать дома слишком дорого.

Мы с мамой долгое время жили вдвоем. А пять лет назад она встретила Джерри, веселого экс-банкира, который очень хотел удрать подальше от всего и своими руками построить экологически чистое жилье где-то в графстве Уилтшир, на природе. Не имею ничего против Джерри. «За» тоже ничего не имею, но, похоже, мама с ним счастлива, а это, как мы любим себе врать, — самое главное.

Думаю, часть меня, даже несмотря на то, что мне уже сорок два, просто противится тому, чтобы мама была счастлива с каким-то другим мужчиной, кроме папы. Знаю, это так по-детски, незрело и эгоистично. В этом я хорош.

К тому же в семьдесят восемь лет маме вдруг стало решительно наплевать на все. Конечно, она не говорила этого, когда собралась переехать к Джерри, но подтекст я уловил:

— Я просто хочу убраться отсюда подальше, Эд. Тут слишком много воспоминаний.

— Ты хочешь продать дом?

— Нет. Я хочу, чтобы он достался тебе. Немного любви и заботы, и из него выйдет чудное семейное гнездышко.

— Мам! У меня и девушки-то нет, о какой семье мы говорим?

— Никогда не поздно, знаешь ли.