Мелодия встреч и разлук - [10]

— С чего ты взяла? — Тон слишком равнодушный, слишком искусственный. «Я переигрываю. Она заметит. Перестань, глупое сердце! Не бейся так сильно! Она услышит. И чему ты, интересно, радуешься, глупое? Тому, что к тебе нежданно-негаданно пришла на помощь та, от кого ты эту помощь принимать не должна?»

— А ты разве хочешь остаться? — Гостья растерянно обводит взглядом лагерь. — По-моему, все это совершенно не для тебя.

Алина молчит. Возражать не может. Ее визави, как обычно, права. Девушке не по себе. Ей кажется, что ее читают, как раскрытую книгу.

— Вот что, милая, если тебя разочаровал мужчина, не стоит винить себя и пытаться убежать куда-нибудь подальше, надо продолжать жить, — и Алина еле сдерживает вздох облегчения.

«Мужчина, конечно, оказался так себе, но разочаровал меня вовсе не он, а ты полгода назад своим письмом, в котором написала, что Америка тебе теперь совсем не нужна. Я сделала все, чтобы опередить тебя, чтобы хотя бы какие-то твои мечты осуществились в моей жизни, чтобы ты смогла осознать, как я живу все эти годы, что чувствую. Но нет! Ты просто передумала, прекратила желать, позволила себе забыть о мечте и идти дальше с высоко поднятой головой. И передумала не тогда, когда рухнул мой брак и я могла бы спокойно вернуться домой, а тогда, когда я уже полгода надрывалась здесь, подписав этот идиотский контракт, чтобы только продолжать оставаться той, кем ты хотела стать».

Алина часто думала о том, каким образом эта женщина, которая так остро чувствовала ее настроение, что могла, будучи за многие тысячи километров, догадаться об охватившем Алину отчаянии, эта женщина, которая настолько верно знала и оценивала черты характера девушки, могла многие годы не видеть того, что было совершенно очевидным, того, что на самом деле занимало все помыслы Алины и являлось единственной настоящей причиной всех ее жизненных метаний. Сама Алина всегда находила этому только одно объяснение: объяснение элементарное и невероятно пугающее. «Просто она любит меня», — признавалась себе Алина и тут же задавала вопрос, на который не находила ответа: «Господи! Как может любить меня та, которую я так ненавижу?»

— Ненавижу! — неожиданно произносит она вслух.

— Да, я тоже вижу, — гостья отрывает взгляд от своего вместительного рюкзака, в котором увлеченно роется уже несколько минут. — Вижу, что знаменитые тропические ливни докатились наконец и до этой части Камеруна. Похоже, завтра здесь все же станет легче дышать. — Женщина смахивает с лица несколько крупных капель. — Так, мне надо поторопиться, а то тушь потечет.

«Не ври! Она — водостойкая».

— Куда же он запропастился?! Ну что за саквояж: карманов много, а толку ноль!

— Что ты ищешь?

— Сейчас увидишь. Помоги-ка! — Из сумки в руки Алины начинают бесконечной мелодией лететь ноты, мелькают страницы, в глазах рябит от знакомых названий: «Меланхолическая серенада» Чайковского, концерты Бетховена и Брамса, «Поэма» Шоссона. Алина не может отделаться от мысли, что вслед за кипой фуг и сонат чародейка выудит из своего «цилиндра» смычок, взмахнув им, словно волшебной палочкой, выудит у Алины из-за уха инструмент и заиграет, как всегда, божественно.

— Все не то, не то, не то, — ноты уже летят во все стороны.

— Знаешь, — Алина не может сдержать невольную улыбку, — классикам определенно не понравилось бы, как ты обращаешься с их творениями.

— Я уже сама классик. Вот. Нашла наконец, — она победно вытаскивает из очередного кармашка своего необъятного «ридикюля» белый конверт и протягивает его Алине: — Держи, а ноты давай скорее сюда, а то намокнут. Этого классики не переживут. Тьфу ты. Что за ерунду я говорю. Они и так уже…

— Что это? — Алина вертит в руках бумажку с цифрами и именем. «Скорее всего номер телефона какого-то Владимира».

— Это наш человек в Вашингтоне, — женщина утрамбовывает в рюкзак последние «симфонии» и подмигивает Алине. — Прилетишь туда. По приезде позвонишь ему, назовешься, он назначит встречу, отдашь ему свой паспорт на пару дней, а потом получишь назад с готовой российской визой.

— С липовой?

— С ума сошла! С настоящей, конечно! Да, еще тебе вручат билет на ближайший рейс до Москвы. И не беспокойся о гражданстве и контракте, с американцами договорятся.

— Не знала, что у тебя такие связи, — Алина готова сквозь землю провалиться от охватившего ее внезапно унижения.

— У меня? — Круглые глаза и искренняя невинность в голосе. — Что ты? Откуда? Это у поклонников классики.

— Понятно. А тебе не приходило в голову, что если бы я захотела вернуться, то сама нашла бы способ?

— Ты уже нашла отличный способ: завербовалась добровольцем в Корпус мира, только не думаю, что ты действительно хотела стать миссионером.

«Конечно же нет! Какой из меня миссионер! Я просто хотела досадить тебе, оставаясь американкой».

— Черт! Дождь усиливается.

— Скоро начнется настоящий потоп. — Голос у Алины спокойный, размеренный, абсолютно не вяжущийся с ее внутренним совершенно перевернутым состоянием.

— Ой, чуть не забыла! Подумать только! — Женщина снимает уже заброшенный за спину рюкзак, вновь лихорадочно переворачивает его содержимое, вытаскивает кошелек, вынимает оттуда купюры, протягивает Алине.