Мелодия счастья - [14]

Зато граф Шувалов мог бы помочь Лизе — оградить ее от приставаний князя Голобородко. Конечно, Алексей Михайлович — не сам влиятельный императорский канцлер, но ведь его прямая родня, так что силу и вес при дворе имеет!

Тяжелые сосновые двери, покрытые узорами не хуже знаменитых «Дверей рая» в соборе Флоренции, отворились совершенно бесшумно. Слуга-провожатый пропустил Меризи, а сам остался в коридоре. Видно, хранилище рукописей для благородных посетителей, а не для простых слуг. Антонио ступил на толстенный ковер, скрадывающий все звуки шагов. Ничто не должно тревожить, читающих старинные книги!

Однако оказалось, что Меризи ошибся. Граф принял его не в хранилище рукописей, а в собственном кабинете. Ковер привел композитора прямо к столу, за которым восседал высокий, еще совсем не старый вельможа, весьма благородной наружности. Одет он был просто, в темно-коричневый камзол на французский, еще дореволюционный манер (послереволюционная мода при русском дворе не поощрялась, как не поощрялись и все выходки самих революционеров-французов). На его большой, изящно очерченной голове красовался белый парик с косичкой, перевязанной черной ленточкой. Граф щурился, но, видно, не от неудовольствия, а от слабости глаз. Хотя, когда он раскрыл их, Антонио изумился — настолько они были необычны: темно-синие, с черными всполохами. Глаза серьезного человека, много пережившего на своем веку. И еще Антонио уловил его сходство с воспитанником — Александром Горюновым. Сходство это не бросалось в глаза, но существовало как-то подспудно — в манере взгляда, в повороте головы, в легком жесте руки, которым граф пригласил пришедшего сесть напротив. Значит, верны слухи, что Александр графу — родная кровь.

— Рад познакомиться со знаменитым маэстро Меризи! — вежливо и совершенно правильно по-итальянски проговорил граф. — Признаться, я и сам хотел зайти к вам — узнать, как там мой шалопай?

— Все прекрасно, ваше сиятельство, — отвечал Антонио, в почтении склонив голову. — Для меня честь, что господин Горюнов почтил нашу театральную труппу своим присутствием.

Граф вскинул на маэстро потемневшие глаза и процедил:

— По мне, это, конечно, не честь. Но что поделаешь, сама императрица признала за Александром талант пения. В таком случае пусть поет. Но хочу осведомиться у настоящего профессионала — велик ли сей талант?

Меризи улыбнулся:

— Если я скажу вам, ваше сиятельство, что не велик, вам не понравится. Ежели — велик, вы не поверите. Я скажу другое. Любой талант нуждается в труде, как алмаз в шлифовке. Я вижу, что ваш воспитанник в последнее время стал петь куда лучше. Его голос обрел силу, его дыхание раскрылось, звук обрел красоту и гибкость. И все это только благодаря…

Граф махнул рукой, перебивая:

— Знаю! Эта певичка, Невская, стала с ним заниматься. Тоже мне учительница… Знаем мы такие учения… — Граф хмыкнул. — Да влюбился в нее Сашка — вот и вся недолга. Отсюда и плоды учения. Однако, я боюсь, как бы иных плодов не случилось!

Граф вскочил. Антонио уставился на него в изумлении. Алексей Шувалов оказался не просто высок ростом — велик! Его ручищи сжали спинку тяжелого дубового стула, как хрупкую игрушку. Антонио даже показалось, что стул треснул.

— Право, граф, стоит ли так нервничать? — осторожно произнес Меризи. — Госпожа Невская добрая девушка, правильных моральных устоев. Она не куртизанка, не каботинка, не охотница за деньгами. Я скажу вам больше… — Антонио замялся. — Я открою вам тайну, господин граф. Однако прошу помнить, что это не моя тайна, и хранить ее строго между нами. Елизавета Невская — не просто крестница государыни-императрицы Екатерины Великой, но и, возможно, пропавшая дочь моего венецианского друга. Пока это секрет, но по весне он приедет в Санкт-Петербург с официальными бумагами. Его имя — Франческо Манино.

Пальцы Шувалова рванули спинку стула с такой силой, что и вправду раздался треск. Граф отбросил разломанный стул и облокотился на столешницу, нависнув над Антонио всем своим огромным весом.

— Что вы говорите? Это же невозможно!

Антонио пожал плечами:

— Отчего же? Это романтическая история. Лет двадцать назад мой друг был влюблен в русскую красавицу Софи, путешествовавшую по Италии. Теперь он ищет свою потерянную любовь и своего ребенка. Возможно, это Лиза — никто ведь не знает, чья она дочь.

Граф оторвался от стола и позвонил в колокольчик. Антонио напрягся: велит выгнать, и весь разговор! Они тут, в России, коротки на расправу.

Но граф Шувалов гаркнул вошедшему слуге:

— Новый стул — как обычно!

Видно, ломание стульев вошло у него в привычку.

Новый стул, точно такой же, как предыдущий, мгновенно был доставлен. Великан грохнулся на него всем своим весом, и Антонио еле сдержал улыбку — теперь понятно, отчего стулья у Шувалова столь массивны.

— Что ж, говорят, Невская — хорошая певица, — процедил граф. — Дай ей Бог счастья. Однако вряд ли ваш венецианский друг признает в ней свою дочь. Когда вы говорите, он приедет?

— Я пока не знаю, ваше сиятельство.

— Когда узнаете, скажите мне тотчас! Чтобы я мог знать заранее.

Антонио хотел уже было спросить: зачем это знать графу, но вовремя сдержался. Не стоит ничего спрашивать. Надо гнуть свою линию.