Мелодия Бесконечности. Первый аккорд - [145]

— Дышать старайся грудью и не напрягай диафрагму, — напутствовал Джон перед тем, как самому выйти на сцену в своём козырном образе парижского поэта Гренгуара, — Не переусердствуй, дорогая, хорошо?

Пока Ондзи накладывал грим, он был погружен в свои мысли, и все они крутились вокруг златовласой, которая не выходила у него из головы. И странное чувство охватывало его каждый раз, когда он смотрел на девушку — рядом с ней он явственно ощущал всю свою ничтожность и все свои пороки, не мог заставить себя посмотреть в её голубые глаза. Да что за напасть такая? Что с ним такое? Никогда он не чувствовал ещё ничего подобного. Никогда не встречал он более прекрасного и совершенного создания, глядящего своими удивительными глазами прямо ему в душу. Рядом с ней он ощущал себя в то же время и самым счастливым, и самым несчастным — разве такое возможно? Оказывается — возможно. Подле неё хотелось быть каждую минуту, каждую секунду, дышать с ней одним воздухом, прикасаться к её золотым волосам, тонуть в её глазах небесной синевы. Ему казалось, что в её присутствии он очищался от своих грехов.

Её же миниатюрная подруга вызывала в нем теплые чувства иного рода — у него не было сестры, но, если бы она была, то он хотел бы, чтобы она была похожа на неё — маленькая и хрупкая, которую хотелось бы защищать и оберегать.

— Спасибо вам, что подарили нам такую возможность, — искренне поблагодарила мужчину Маргарита.

— Ты же совсем не знаешь меня, — он отложил расческу, которой расчесывал белокурый парик капитана Фэба, и посмотрел на неё, силясь улыбнуться якобы собственной остроте, и в глазах его была усталость и тоска, — откуда тебе знать, что у меня на душе. Может, я совсем гнилой внутри. Может я — порождение зла.

— Человек, что так талантлив и красив, как вы — не может быть злым, — расплылась в улыбке Маргарита, также закончив расчесывать парик, с удовлетворением рассматривая результат в большом зеркале.

— Иногда злость помогает выжить, — печально усмехнулся мужчина.

— Как и любовь, надежда и вера, — девушка развернулась к нему и протянула влажную салфетку, — Я уже приняла вас в свое сердце и полюбила, как нашего друга — я верю вам, и надеюсь, что мы сможем стать друзьями, если вы действительно этого захотите.

— Какой же ты ещё, всё-таки, наивный ребёнок, — Ондзи взлохматил её челку, — Ты так уверена, что я стою всего этого: вашей веры, вашей любви, вашей надежды?

— Ай, — девушка протестующе убрала его руку, — Я же только всё уложила, — а он, глядя на её, улыбнулся от всей души — впервые за очень долгое время, — Ну, вот что вы сотворили, господин Ондзи? Я на себя не похожа. Меня теперь родной муж не узнает, — шутливо улыбнулась она своему отражению, откуда на неё смотрело неземное создание с белоснежными локонами и глазами цвета лазури в простом обтягивающем платье голубого цвета.

— Тебя не должно это волновать сейчас, — нарочито пожурил её мужчина, — Пока будет идти представление, я — твой жених и возлюбленный, не забывай этого, зритель должен поверить происходящему на сцене.

— А вот и я! — наконец, из гримерки появилась жгучая брюнетка с ярко-изумрудными глазами в длинной робе цыганки Эсмеральды цвета хаки, расшитой под технику печворк — в которой не признать было светловолосую Даниэллу, — Прошу любить и жаловать!

— Просто неотразима, дорогуша! — честно ахнули от восхищения и подруга, и сам Ондзи, — Мы можем начинать, прекрасные дамы! — он взял девушек под руки и повел к кулисам, где уже ожидали остальные исполнители и шоу-балет.

Репетицией все остались довольны.

И вот, когда колокола собора Парижской Богоматери возвестили шесть часов вечера, наступил самый ответственный момент, которого все так ждали.

— Ну, что? Все готовы? — последний раз спросил азиат, и, даже не спросил, а, скорее — констатировал он.

— Один-два-три! «Нотр Дам де Пари»! — они взялись за руки, и мысль их была единой — как можно полнее раскрыть замысел произведения и доставить удовольствие зрителям, — Удачного нам выступления. Постараемся изо всех сил!

И они отдавали себя целиком этому выступлению, играя на пределе своих возможностей. И зритель верил каждому слову, каждому жесту, каждому взгляду.

И, исполняя визитную карточку мюзикла — композицию «Belle», ни кто из троих мужчин не кривил душой — и для каждого из них путеводной звездой были небесной синевы глаза Даниэллы.

Когда, после финального поклона снова заиграли, без труда узнаваемые, ноты заглавной песни — «Пора соборов», музыку к которому написал тот самый Риккардо Коччанте, который сочинил и её любимую песню о Маргарите, на помост вышел оригинальный первоначальный состав исполнителей: Гару, Брюно Пелетье, Люк Мервиль, Даниэль Лавуа, Патрик Фьори, Эллен Сегара и Жюли Зенатти, ставши, каждый рядом с новым прототипом, некогда их, персонажей. Публика взорвалась овациями. Сами выступающие были потрясены не меньше — поистине, Танака-сан не преувеличивал, когда обещал невероятное. И они ощутили такой небывалый прилив сил, стоя на одной сцене, рука об руку, со своими кумирами и ощущая их одобрение и поддержку.

— Знаешь, когда я беременная исполняла композицию преданной своим возлюбленным женихом девственницы — «La Monture», — исполнительница партии белокурой Флер де Лис, такого же невысокого роста, как и Маргарита, обладательница красивого сочетания русых волос и больших карих глаз, Жюли, уже успевшая стать матерью, сама до сих пор походила на очаровательного ребенка, и вела себя так же непосредственно, как и Маргарита, часто использовала свою живую мимику для выражения эмоций — в них, действительно, было что неуловимо общее, — Зал чуть не повело со смеху — они выкрикивали, что там в животе место уже занято моей маленькой жительницей. А я им отвечаю, что это от святого духа, а я — типа Дева Мария, — она ободряюще взяла девушку за руку