Мелким шрифтом - [36]

— Другими словами, все они — психопаты долбаные, так? — уточнил Фил.

Оба громко рассмеялись, я тоже фыркнул[136].

— Именно, Фил! Очень точно подмечено, — одобрила моя жена[137].

Разговаривая с сотрудниками вроде Фила, Элис часто пускала в ход эти фразочки. В молодости она ловко скрывала свой интеллект под маской девчонки из простонародья. Так, затеяв глубокий, содержательный разговор об экзистенциализме, она могла ошарашить собеседника таким, к примеру, заключением: «А по сути, экзистенциализм — это всего лишь кучка придурочных французов, которым до зарезу хочется перепихнуться». Мне это ужасно нравилось.

Я снова уставился на часы: ого, целых одиннадцать минут.[138]

Я тихо упивался своими маленькими достижениями, но тут раздался голос жены:

— Ты слушаешь, Фрэнк?

— Конечно, — после небольшой паузы произнес я[139].

— Ну и?..

— Совершенно согласен.

В ее глазах читалось безмерное разочарование, но я к этому уже привык.

— Ты не слушал, — упрекнула она и повернулась к Филу. — Компания, в которой служит Фрэнк, скоро начнет работать на ####, и Фрэнк испытывает сомнения этического характера, верно, дорогой?

Я разозлился: сугубо личные подробности, не предназначенные для посторонних ушей, выбалтывать не принято! Но вслух сказал:

— Просто мне не нравится работать на подобные компании.

— Да брось, старина, — сказал Фил. — Главное в жизни — смерть и налоги. Мы с твоей женой работаем в сфере налогов, ты — в сфере смерти и страхования; считай, тебе повезло, жируй, пока коньки не откинешь.

Они дружно засмеялись, но я шутки не понял и сказал:

— Не согласен.

Они замолчали. На фоне легкомысленной болтовни моя ремарка прозвучала тяжеловесно. А у жены любой разговор с коллегами непременно превращался в хиханьки и хаханьки. Важнейшие жизненные вопросы поднимались на смех. Можно было подумать, что они всего навидались и, умудренные опытом, ничего не принимают всерьез.

— По — моему, работать с подобными компаниями неправильно, мне это не по душе, — сказал я.

— Брось, они же производят много всякой всячины, не одни только винтовки да ракеты, — возразил Фил.

— Это все равно что сказать: Гитлер не только убивал евреев, он много чего другого сделал, — бросил я.

— Речь вовсе не об этом, — запротестовала жена.

— Неужели?

Она сердито зыркнула на меня: «Заткнись, блин!»

— Говорят, Гитлер малевал премиленькие картинки, — шутливо вставил Фил.

Жена со смехом заметила:

— А еще он был одаренным писателем. От «Mein Kampf» просто не оторвешься. Я ее читала запоем.

Оба захихикали, но я резко оборвал их смешки:

— Ясно же, что это плохо.

— Кончай, Фрэнк, — сказала жена, — с каких это пор ты заделался таким слезливым либералом?

— С тех пор, как встретил тебя, — сказал я, но они так громко хохотали, что не услышали меня.

А это была чистая правда. После знакомства с Элис, которая в ту пору была настоящей либералкой, самой умной и самой доброжелательной из всех моих знакомых, я тоже постепенно становился человеком широких взглядов, способным более внимательно относиться к окружающим. Я улыбнулся в знак примирения, и они рассмеялись.

— Небось Наоми Кляйн начитался, — сказал Фил. — Пора мужать, приятель.

А жена ни с того ни с сего брякнула:

— Знаешь, а Фрэнк — то хотел стать доктором. — И засмеялась. — Мечтал помогать людям, но потом перешел на сторону темных сил и стал юристом, чтобы в полном соответствии с законом причинять людям страдания. — Глядя на меня злыми пьяными глазами, она пробурчала: — Господи, Фрэнки, я же просто шучу. А ты, блин, все принимаешь всерьез. Не парься.

Моя жена перестала хранить мои секреты: я что — то ей рассказываю в полной уверенности, что это останется между нами, а она с некоторых пор спокойно использует мои, не предназначенные для чужих ущей слова в качестве эффект. ной концовки очередной своей шуточки, — просто чтобы позабавить коллегу.

— А еще Фрэнк до сих пор хранит свои идиотские дет. ские игрушки — пошлые пластмассовые фигурки со съем. ными анатомическими органами, которые из этих кукол вываливаются. Он даже хотел расставить их по квартире, представляешь?

Когда Фил ушел, я попытался воткнуть ее зарядник в крохотное гнездо моего мобильника, но не тут — то было: он в гнездо не вошел[140].

— Ты что, сменила телефон? — спросил я.

— Нам компания выдала новые.

— Хотелось бы еще кое о чем поговорить, ты не против? Понимаешь, на мой взгляд, наши с тобой отношения оставляют желать лучшего.

— Постарайся развить свою мысль, — раздраженно, без тени улыбки бросила она, словно я беспокою ее по пустякам.[141]

— Да ладно, — отмахнулся я. — Просто все пошло както не так, и…Я намеревался сказать: «Элис, дальше так жить невозможно, я хочу развестись».

Но тут завибрировал ее телефон, и на дисплее появилось имя: Валенсия. Я протянул трубку жене, и она, как всегда, устремилась в другую комнату. Но на пороге обернулась и холодно сказала: — Мы это позже обсудим, Фрэнк[142].

УСЛОВИЯ И СОСТОЯНИЕ ДРУЖЕСТВЕННОГО ОГНЯ

Существует ли в истории более омерзительное использование слова «дружественный»?

Оскар поручил мне еще один контракт с компанией ####. Стало быть, он уже и думать забыл о своем обещании — что я с ними работать не буду; просто, говорит, хочу, чтобы ты «проглядел договор». А ведь это был уже десятый по счету договор, который мне дали «проглядеть». Вникая в контракт, я размышлял о том, как его будут использовать.