Мелисандра - [2]

Англичанин, который жил в гостинице и проводил время с Арманом за стаканом вина, обычно провожал их взглядом.

Этот англичанин был высок ростом, с изысканными манерами, словом, настоящий лорд, как говорили в городе, хоть сам он и называл себя просто Чарльзом Адамом, что заставляло почтенных супругов Лефевр только недоверчиво покачивать головой. Они были непоколебимо уверены, что все это не больше чем маскарад или какой-то розыгрыш. К тому же им в руки попал носовой платок англичанина со странными метками – «Ч. Т.» вместо «Ч. А.». Он настоящий лорд, шептались они между собой, истинный аристократ вроде тех, которых они не раз имели удовольствие видеть, пока не наступили черные дни террора, а с тех пор их и вовсе не осталось, хотя сейчас во Франции снова был король – слабый и тучный Луи-Филипп. Мадам горделиво утверждала, что ей достаточно одного взгляда, чтобы узнать настоящего аристократа. И, как сказала эта достойная женщина своей кухарке Мари, если мсье милорду угодно хранить в тайне свой маленький секрет, так это только делает его еще более очаровательным в ее глазах, ведь за всем этим кроется какая-то романтическая история, – мадам готова была поклясться в этом!

Выглянув из маленького окошка под самой крышей, мадам обнаружила мужа в компании англичанина. «Да, – подумала она, – Арман всегда был законченным лодырем, но порой и его лень на пользу делу». Да и по правде сказать, было не так уж много людей, способных выдерживать его бесконечную болтовню. Этот довольно-таки надоедливый старикашка, однако, мог в любую минуту с точностью сказать, когда и в каком семействе города запищит новорожденный младенец, а уж кипящую вокруг него жизнь созерцал как истинный знаток, и так явно наслаждался тем, что всегда находится в курсе дела, что было невозможно не разделить с ним эту почти ребяческую радость.

Но вот со стороны монастыря раздался колокольный звон, и на улице появились les pauvres petites. Их вела сестра Тереза, рядом с ней семенила сестра Евгения. Черные одеяния сестер развевались вокруг них словно зловещие крылья какой-то диковинной птицы – точь-в-точь две черные вороны с взъерошенными ветром перьями.

Мадам с жалостью взглянула на детей – какими хорошенькими они могли бы быть, если бы не эта уродливая темная одежда! Все знали, как трудолюбивы святые матери и как они искусны в любых рукоделиях, но – увы! Бедняжки, видимо, в своей святой простоте просто не представляли себе, как должна выглядеть детская одежда!

Мадам подавила тяжелый вздох. Перед ее мысленным взором встали лица обоих сыновей и единственной дочери – все они теперь обзавелись своими семьями и давно упорхнули из родительского гнездышка.

В самом конце унылой цепочки плелось крохотное создание – очаровательное непослушное дитя, чье нежное личико в форме сердечка, освещаемое прозрачны ми зелеными глазами, всегда согревало теплом сердце мадам. Сколько же лет было маленькой Мелисанде? Говорили, что тринадцать. Правда, в некотором отношении она казалась намного старше своих лет, а во многом была сущим ребенком – то прелестная юная женщина, то шаловливое дитя.

Мелисанда уныло тащилась в самом хвосте шеренги. Как-то раз она замешкалась, остановилась переброситься парой слов с сидевшим в лодке парнишкой, и сестра Мария страшно рассердилась. Страдала ли девочка от этого? Мадам оставалось лишь надеяться, что бедных крошек не наказывают, когда они греются в теплых солнечных лучах или робко пытаются поиграть с другими детьми. Ведь эти старые святоши способны усмотреть страшный грех в том, что любая здравомыслящая мать сочла бы просто детским озорством.

Они уже поравнялись с гостиницей и прошли как раз неподалеку от столика, за которым сидел Арман, болтая с англичанином, в этот момент что-то пристально разглядывавшим на земле. Мадам то и дело украдкой бросала взгляд в их сторону. Она заметила, что маленькая Мелисанда, потихоньку стащив с ног сабо, сунула их под мышку. Вдруг один из деревянных башмаков выскользнул у нее из рук и откатился прямо к ногам англичанина.

Он молча поднял его. Мелисанда покинула шеренгу и робко подошла к нему, протянув руку за своим башмаком. Англичанин поднялся, выпрямившись во весь рост, и протянул ей сабо.

Искушение было слишком велико. Мадам не смогла удержаться – она высунулась из окна и прислушалась.

Мелисанда, подняв очаровательное личико, с видимым удовольствием вглядывалась в англичанина.

– Мне было жарко, – спокойно объяснила она, – вот я и сняла сабо.

Мадам пришло в голову, что в эту минуту прозрачные глаза девочки похожи на маленькие озерца, наполненные холодной чистой водой, в которой отражается зеленая листва деревьев.

– Благодарю, мсье, – сказала Мелисанда. – Простите, если побеспокоила вас.

– Никакого беспокойства, мадемуазель, – возразил он на ломаном французском.

– Так вы англичанин! – воскликнула Мелисанда. – Я тоже немного говорю по-английски, меня научили сестры. – И она продолжила, но уже на его родном языке: – Как поживаете? Сегодня довольно жарко, не правда ли? Вы не видели мою книгу? Вот портрет моей бабушки. – И тут же, не выдержав, прыснула и расхохоталась, весело и безудержно, что, по мнению мадам, должно было привести в дрожь монастырских сестер.