Мелисандра - [13]

Брюс Холланд, типичный представитель своего поколения, не признающего каких-либо новых традиций, чувствовал себя так же уютно в «Олмаке»,[6] как и на петушиных боях где-нибудь в Ист-Энде. Именно он познакомил Чарльза с жизнью ночного Лондона, водил его на медвежьи и собачьи бои, на боксерские поединки, в которых принимали участие как джентльмены из общества, так и завсегдатаи грязных портовых кабаков. Он-то и ввел Чарльза в салон Фенеллы.

Однажды Чарльз задержался, разъясняя ей некие тонкости финансовых вложений, в которых он принимал непосредственное участие. Время текло незаметно, и рассвет он встретил уже в спальне Фенеллы – восхитительном гнездышке, где полы были устланы толстыми коврами, а стены увешаны очаровательными гобеленами, где стояла самая прелестная в Лондоне мебель и были собраны оригинальные безделушки – дары бесчисленных поклонников красавицы Фенеллы.

Приключение было очаровательно. При первом же удобном случае оно повторилось.

Впрочем, Чарльз не стал бы возражать, если бы удобный случай представлялся ему как можно чаще. Но любовников у прекрасной Фенеллы было не счесть, и она отнюдь не мечтала о том, чтобы навеки связать себя с одним из них. Весьма удобно, решил он тогда. Да и что может быть менее обременительно, чем любовница с чисто мужской точкой зрения на подобные вещи?! В обществе Фенеллы ему не грозили ни сцены ревности, ни утомительные объяснения, ни слезы или истерики при расставании, ни бессмысленные упреки или сожаления. Любовь для нее была чередой непрерывных радостей. Она кружила ей голову, как хорошее вино. Ее следовало пить маленькими глотками, наслаждаясь и пьянея от счастья, а не прятать под замок и не омрачать радости слезами сожаления. И сама она, когда дело касалось любви, отбрасывала в сторону свойственную ей трезвую расчетливость. Что за удовольствие было любить и быть любимым такой женщиной, как Фенелла! Особенно если за плечами сомнительные радости плотских утех с равнодушной и холодной женщиной, к тому же связанной с тобой узами законного брака!

Некоторое время спустя Фенелла оставила Чарльза. Она по-прежнему уверяла, что всегда рада его видеть, называла близким другом, необыкновенные ее глаза сверкали счастьем, когда они занимались любовью в благоуханной спальне, но в улыбке Фенеллы уже сквозила едва заметная усталость. Интерес ее привлек один совсем еще молодой человек, протеже Мельбурна. В конце концов, однажды вечером Чарльз, немного уязвленный, непривычно рано покинул ее салон и бездумно направился к реке.

Он так и не понял, далеко ли забрался, когда вдруг у него над ухом прозвучал хриплый голос, принадлежавший настоящему кокни:

– Желаете лодку, сэр? На ту сторону, сэр? Ночью Воксхолл куда как хорош, уж вы мне поверьте, сэр!

Вот так он и попал в Воксхолл.

Проходя по тенистым аллеям, Чарльз как будто не замечал вульгарности, которая царила в этом месте. Крики и смех гуляющей толпы словно не доносились до него. Понемногу смеркалось, и бесчисленные парочки нетерпеливо ожидали, когда вспыхнут первые фейерверки. Где-то неподалеку играли Генделя.

Милли сидела под деревом, руки ее были покойно сложены на коленях. Он бы так и прошел мимо, не заметив ее, если бы не маленькое происшествие. Какой-то парень из породы уличных приставал уселся возле нее на скамейку. Чарльз замер на месте – он заметил, что девушка, дрожа, отодвинулась на самый край, потом попыталась вскочить, но мужчина быстро схватил ее за руку. Милли в отчаянии огляделась, взгляд ее остановился на Чарльзе, которому не осталось ничего иного, как с решительным видом направиться к ней и ее обидчику.

– Что вам нужно от этой молодой леди? – решительно спросил он.

В голосе Чарльза Тревеннинга слышалась властность, привычная для человека, с самого детства отдававшего приказы. Это и смутило наглеца. Отпустив руку девушки, он поспешно вскочил, в одно мгновение успев заметить элегантный покрой великолепного сюртука из дорогой ткани. Не ускользнуло от него и холодное высокомерие соперника – перед ним явно был человек, который привык к тому, чтобы ему повиновались.

– Я ничего такого не хотел… – принялся оправдываться он.

Чарльз повернулся к молодой женщине, которая жалобно смотрела на него, словно умоляя о помощи, и, надменно подняв брови, вновь обратился к наглецу.

– Убирайтесь! – процедил он сквозь зубы, поднимая тяжелую трость. – И если я еще раз поймаю вас, когда вы попробуете надоедать какой-нибудь молодой леди, вы об этом горько пожалеете!

Незнакомец попятился, повернулся и побежал. Чарльз проводил его хмурым взглядом. Он был уверен, что на этом можно поставить точку. Но, обернувшись, увидел стоявшую перед ним Милли. Она оказалось очень маленькой – не больше пяти футов ростом. Его поразило мягкое, застенчивое выражение ее глаз. Чарльз почувствовал, как что-то дрогнуло в его сердце.

– Я… благодарю вас… сэр, – выдохнула она.

Уже собиравшись поклониться в ответ и пройти мимо, он почему-то остановился. Может быть, причиной тому стали какая-то беспомощность и печаль, написанные на прелестном юном личике, но только Чарльз вдруг неожиданно для себя довольно бесцеремонно к ней обратился: