Мексиканские ночи - [28]

— О! Благодарю вас, брат мой! — произнесла Мария. В эту минуту открылась дверь и на пороге появилась девушка.

— А! Дядя! Мой добрый дядя! — Она подбежала к дону Хаиме и подставила вначале одну щеку для поцелуя, потом другую. — Наконец-то вы соблаговолили пожаловать к нам!

— Что с вами, Кармен, дитя мое? — ласково произнес дон Хаиме. — Вы бледны, глаза покраснели. Вы плакали?

— Это ничего, дядя, нервы шалят. Вы не привезли дона Эстебана?

— Нет, — ответил дон Хаиме. — Эстебан вернется лишь через несколько дней. Но он чувствует себя хорошо! — добавил он, переглянувшись с доньей Марией.

— Вы его видели?

— Еще бы! Всего два дня назад. Из-за меня он и задержался. Он мне понадобился. А почему мы не завтракаем? Я с голоду умираю! — сказал дон Хаиме, чтобы переменить тему.

— Мы ждали Кармен! — промолвила Мария. — Теперь можно садиться за стол.

Она ударила в тимбр. Тотчас же явился слуга.

— Можешь подавать, Хосе! — сказала донья Кармен. Обрисуем в нескольких словах обеих женщин. Донья Мария, сорока двух лет от роду, была все еще прекрасна, несмотря на следы глубокого горя на ее лице и седые волосы, странным образом контрастирующие с живыми черными глазами, совсем еще молодыми. Изящные манеры великолепно сочетались с ее благородным обликом. Длинное траурное платье придавало донье Марии монашеский, пожалуй, даже аскетический вид.

Донье Кармен было немногим больше двадцати. Она была необыкновенно хороша и очень похожа на мать. То же изящество, та же ласковая улыбка, те же черные живые глаза и черные, словно нарисованные, брови, длинные ресницы, полный очарования взор. Одета она была в белое платье из кисеи, схваченное в талии широкой голубой лентой, поверх платья — кружевная накидка.

Под внешним спокойствием дона Хаиме скрывались тревога и озабоченность. То он к чему-то прислушивался, что было слышно ему одному, то впадал в задумчивость, забыв о еде, и тогда сестра и племянница легким прикосновением руки возвращали его к действительности.

— Вы что-то скрываете! — невольно вырвалось у доньи Марии.

— Я тоже, заметила, — поддакнула девушка. — Вы словно где-то далеко-далеко. Что с вами?

— Ничего, уверяю вас! — ответил дон Хаиме.

— Мы же видим, скажите, в чем дело!

— Я ничего не скрываю, Кармен, во всяком случае, того, что касается лично меня. Но в городе такое творится, что, признаться, я боюсь катастрофы.

— Неужели она возможна?

— Точно сказать не могу, но мало ли чем может кончиться народное возмущение. На всякий случай лучше не выходить сегодня из дома.

— О! Ни сегодня, ни завтра, — с живостью воскликнула донья Мария, — мы давно никуда не ходим, только к обедне!

— И к обедне не надо. По крайней мере, в ближайшее время. Зачем рисковать?

— Неужели опасность так велика?

— Как тебе сказать, сестра. Сейчас правительственный кризис. Место нынешнего правительства, возможно, займет другое. В этой ситуации, вы сами понимаете, некому защищать граждан и каждый должен заботиться о себе.

— Не пугайте нас, брат!

— Боже мой, дядя, что с нами будет? — вскричала донья

Кармен. — Эти мексиканцы внушают мне ужас, они настоящие варвары!

— Успокойтесь, они просто вздорные, сварливые, дурно воспитанные дети. Но у них доброе сердце. Я хорошо их знаю и могу поручиться за это.

— Но вы знаете, дядя, и то, как они ненавидят испанцев.

— Да, знаю. Они сторицей воздают нам за то зло, которое им причинили наши отцы. Но им неизвестно, что мы испанцы. Дона Эстебана, например, считают перуанцем, а меня — французом. В общем, опасность не так уж велика. Если будете благоразумны, бояться нечего. Кроме того, я постараюсь принять все меры, чтобы вас защитить, чтобы вы не были одни в этом доме со старым слугой.

— Вы останетесь с нами, дядя?

— Остался бы с величайшим удовольствием, мое дорогое дитя, но не смею этого обещать. Боюсь, что это исключено.

— Что же это за важные дела, из-за которых вы не можете остаться?

— Тсс… любопытная. Дайте мне лучше огня, я хочу зажечь сигару. Не знаю, куда девалось мое огниво. Девушка подала огниво, сказав при этом:

— Знаю я вашу тактику. Когда вам нужно, меняете тему разговора. Ужасный вы человек!

Дон Хаиме рассмеялся, а через минуту сказал:

— Кстати, видели ли вы кого-нибудь из обитателей ранчо?

— Да, дней пятнадцать назад приходил Луис с женой Терезой, принес сыр.

— Он ничего не говорил об Аренале?

— Нет, там все как обычно.

— Тем лучше!

— Постойте, постойте! Он что-то говорил о раненом.

— Что именно? — насторожился дон Хаиме.

— Точно не помню.

— Сейчас, дядя, я вам скажу. Вот, что он говорил:

«Сеньорита, когда увидите вашего дядю, соблаговолите ему передать, что раненый, которого Лопес стерег в подземелье, сбежал, и розыски не дали пока результатов».

— Проклятье! — вскричал дон Хаиме. — И зачем только этот дурак Доминик не дал ему сдохнуть? Так я и знал, что этим кончится!

Заметив на лицах женщин удивление, дон Хаиме уже равнодушным тоном спросил:

— Это все?

— Да, дядя, только он очень просил не забыть сообщить вам об этом.

— О! Это не столь важно, дорогое дитя, но все равно, очень вам благодарен. А теперь я должен вас покинуть, — сказал он, вставая из-за стола.

— Так скоро! — вскричали женщины, тоже поднявшись со своих мест.