Мексиканская месть - [4]

— Разве вы не ежедневно видите меня? — возразила она тоном кроткого упрека.

— Правда, — сказал он ласково, — но на минуту и то украдкой, редко несколько минут. А когда я не вижу вас, я бываю так несчастлив. Напрасно я ожидал вас сегодня. Ежели бы вы знали, как я страдал, что не мог прийти раньше; поэтому-то я не мог отказаться от сделанного мне предложения провести несколько часов с вами под одной кровлей. Простите меня, Марцелия.

Молодая девушка вздохнула.

— Увы! — прошептала она сквозь слезы. — Я не знаю, почему по моему телу пробегает дрожь; я поневоле трепещу. Умоляю вас, Альбино, уезжайте; я предчувствую несчастье.

— Уехать! — воскликнул он с грустью. — Ах, Марцелия, можете ли вы приказывать бежать от вас.

— Альбино, это необходимо. Вы знаете дона Маркоса; ежели он узнает о том, что мы любим друг друга, он убьет вас.

— Но что значит для меня смерть, ежели мне суждено жить в разлуке с вами, моя милейшая Марцелия?

— Тише! — вскрикнула она с живостью. — Тише, вот он!

Отворилась дверь и вошел дон Маркос.

Его лицо было бледно, хотя выражение его лица было спокойно. Он окинул молодых людей взором, зловещий блеск которого заставил их вздрогнуть и со смущением отойти друг от друга.

Но моряк, по-видимому, не замечал смущения молодых людей и обратился к Марцелии:

— Ну! Подадут ли нам ужин?

— Сейчас подадут, батюшка, — пролепетала она в ответ. И быстро вышла из комнаты.

— Извините ее, любезный дон Альбино, — сказал он с добродушием. — Марцелия избалованный ребенок, который вследствие уединения, в котором он живет, немного одичал; но будьте уверены в том, что она знает обязанности гостеприимства и сделает все, что от нее зависит, для того, чтобы хорошо принять вас.

Дон Альбино, совершенно растерявшись от тона, которым были произнесены эти слова, ничего не ответил, но не мог скрыть вполне своего смущения.

Глава II Дон Маркос

Наконец буря разразилась; кордонназо свирепствовал с неслыханною яростью, блеск молнии перемежался постоянными раскатами, и свистом ветра, и глухим ревом моря, чудовищные валы которого покрывали бахромою пены берег, об который они с яростью разбивались; бурный дождь стучал в кровлю и окна домика, мрак казался ужасным; все, казалось, перевернулось и смешалось, ночь была ужасная.

Три лица, находившиеся в хозе, находясь под впечатлением необыкновенной силы темпораля, только изредка обменивались между собою словами.

Ужин был грустный.

Оба мужчины были задумчивы; Марцелия, преклонив колени перед изваянием Нуэстра Сеньора де Гвадалупе, покровительницею Мексики, горячо молилась.

Дон Маркос отодвинул наконец стоявшую перед ним тарелку, зажег сигару и подал другую своему гостю, который машинально принял ее.

— Ночь будет ужасная, — сказал он, выпуская густую струю дыму, — несчастие для кораблей, которые в это время будут находиться у берега; завтра мы увидим их обломки на берегу.

— Не видели ли вы сегодня вечером какого-нибудь корабля? — ответил дон Альбино.

— Я не могу сказать вам точно, но мне кажется, что я видел один, но на таком далеком расстоянии, что, быть может, принял крыло сатаника за парус судна.

— О, вы чрезвычайно удивили меня, говоря это: глаз моряка, подобного вам, настолько верен, что не может ошибиться.

Дон Маркос лукаво улыбнулся, но не ответил. Через какое-то время он продолжал:

— Еще не наступило время прибытия кораблей. В это время не ожидают прибытия их, кроме одного корабля, и командир должен быть старым морским волком, чтобы не почувствовать кордонназо за пять или за шесть часов, пока он не разразится.

— Не знаете ли вы названия этого корабля?

— Пер Диос! Конечно, я знаю его, ежели я вам рассказываю о его капитане; это сан-бляский брик — шхуна «Искупление».

Марцелия глухо застонала, бросивши украдкой продолжительный взгляд на дона Маркоса, который продолжал:

— Вы, сеньор дон Альбино, как говорят, tierras adentro (туземец континентальный), какого вы мнения о наших приморских ураганах?

— Те, которые вам сказали, дон Маркос, что я уроженец центральных провинций, ошиблись. Детство мое протекло в морских портах, а юность свою я провел почти всю в плавании по обоим океанам, и ежели я в настоящее время не моряк, то зато я долгое время был им. Напротив, я consteno.

Дон Маркос вдруг выпрямился; его серые глаза метнули молнии.

— Вы моряк? — вскрикнул он.

— Почему же вы не верите мне? — спокойно спросил молодой человек. — Ведь вы же моряк!..

— Это верно, — продолжал глухим голосом дон Маркос, — но я не моряк в том смысле, какой обыкновенно придают этому слову; я только скромный рыболов, добывающий жемчуг.

Молодой человек улыбнулся в свою очередь. Эта улыбка была иначе перетолкована доном Маркосом.

— Станем говорить откровенно, — сказал он.

— Я ничего более и не желаю, — сказал дон Альбино.

— Станете ли вы откровенно отвечать на мои вопросы?

— Я стану отвечать на них с такою же откровенностью, с какою вы будете отвечать на мои.

— Ах! — сказал он со сдержанным гневом. — Вы предлагаете мне условия?

— Вовсе нет; я ограничиваюсь только требованием полнейшей свободы и равенства.

Дон Маркос выскочил вдруг из-за стола и в продолжение нескольких минут ходил вдоль и поперек залы, склонив голову и скрестив руки на груди.