Меип, или Освобождение - [5]

Лотта заметила, что нравится ему. Она была этим счастлива. В продолжение целого месяца все ее друзья только и говорили об удивительном уме Гёте. Она проявляла особое кокетство, свойственное только честным женщинам, то есть самое опасное.

Поздно вечером Кестнер, как всегда засиживавшийся дольше всех за своей работой (он был педантичен, составлял черновик для каждого письма и никогда не отпускал курьера в Ганновер, не прочтя всего, что должен был подписать), прибыл верхом к своим друзьям, и по поведению молодой девушки Гёте понял, что Лотта Буфф и была его невестой. Это открытие причинило ему довольно сильное разочарование, но он владел собой и продолжал без всякого стеснения танцевать, веселиться и развлекать других.

Расстались только перед восходом солнца. Гёте повез своих трех спутниц через окутанный туманом лес и освеженные грозой поля. Только Шарлотта и он не спали.

— Ради Бога, — сказала она ему, — не стесняйтесь меня.

— До тех пор, пока я вижу эти глаза открытыми, — ответил он глядя на нее, — я не могу сомкнуть свои.

С этого момента они больше не произнесли ни слова. Делая движение, Гёте касался теплых колен молодой девушки и это неуловимое прикосновение доставляло ему одно из самых острых удовольствий, которое он когда-либо испытывал.

Красота утреннего освещения, немного смешные позы заснувших спутниц, блаженство, которое они оба испытывали, превращали их в нежных соучастников.

«Я ее люблю, — думал Гёте, — это несомненно. Но неужели же это возможно? Ведь в это время в Зезенгайме… Ну так что же?.. Одна любовь вянет, другая расцветает. Так шествует природа… Но она невеста Кестнера — на что же я могу надеяться?.. А разве мне надо надеяться?.. Видеть ее вновь, смотреть, как она живет среди детей в своем доме, говорить с ней, слушать ее смех… Этого достаточно… Чем все это кончится? Кто знает и зачем стараться предвидеть последствия какого-нибудь поступка?.. Надо жить, как ручей течет».

Когда, наконец, карета остановилась перед Тевтонским орденом, еще спящим в пасмурном утре, Гёте был вполне счастлив.

IV

На следующий день он зашел осведомиться о здоровье Навзикаи и познакомился с Алкиноем[11]. Старый господин Буфф овдовел год тому назад; у него было одиннадцать детей, которыми Лотта управляла с мягкой уверенностью. Гёте с первого же посещения завоевал, конечно, и старика и детей. Он рассказывал истории. Он выдумывал новые игры. Во всем, что он говорил или делал, было что-то молодое, увлекательное, неотразимо действовавшее.

Когда он уходил, все маленькое общество умоляло его поскорее вернуться. Улыбка Лотты подтвердила приглашение. Гёте появился на следующий же день. Ничто его не увлекало, он находил удовольствие только в обществе Лотты: он был не из тех, кто отказывается от счастья в тот момент, когда можно его завоевать. Его увидели вновь утром, потом вечером. Через несколько дней он стал постоянным посетителем этого дома.

Шарлоттой действительно нельзя было не любоваться. Гёте находил в ней все то, что он так любил в Фредерике: непринужденность, с которой она выполняла самые обыденные житейские обязанности, придавала им поэтичность. Она работала с утра до вечера. Она умывала малышей, одевала их, играла с ними, следила в то же время за занятиями старших детей, проявляя много здравого смысла. Она уводила Гёте собирать фрукты в саду, заставляла его лущить горошек или чистить бобы. Когда наступал вечер, вся семья собиралась в гостиной и там, по приказанию Шарлотты, не оставлявшей никогда друзей без дела, Гёте настраивал клавесин.

Лотта не была сентиментальна. Она была чувствительна, но слишком занята, чтобы иметь досуг или желание играть своими чувствами. Ее беседы с Гёте были интересны и серьезны. Он говорил ей о своей жизни, о своих идеях, иногда и о Гомере, и о Шекспире. Она была достаточно интеллигентна, чтобы оценить достоинства собеседника. Она чувствовала во всем, что он говорил, волнение, может быть — любовь. Это было ей приятно, но не трогало ее. Она знала, что ее собственное сердце оставалось спокойным.

«Жених» — тот был немного печален. Его верность долгу дипломата отнимала у него почти целый день. Когда он приходил к Лотте, он видел на террасе Гёте, сидящего у ног молодой девушки с мотком шерсти в руках, или находил их в углу сада, собирающих цветы. Они встречали его очень тепло, продолжая начатый разговор, и никогда тягостное молчание не наступало при его появлении. Все-таки Кестнер чувствовал, что Гёте не особенно рад его видеть. Он сам тоже предпочел бы остаться с Шарлоттой наедине, но Гёте, пользуясь раз навсегда полученным приглашением, не спешил уходить. Будучи оба философами и притом хорошо воспитанными людьми, они ничем не обнаруживали своих немного тягостных чувств, но отлично понимали, в чем дело.

Кестнер тем более тревожился, что он отличался скромностью. Он восхищался своим соперником; он находил его красивым, остроумным. Но хуже всего было то, что у Гёте было много свободного времени, а это большое преимущество в глазах вечных домоседок: им нравится, когда их отвлекают от надоедливых мыслей.

«Жених» был бы спокойнее, если бы знал сокровеннейшие мысли своего соперника. С первого же дня Гёте понял, что не будет любим. Женщины, подобные Лотте, не жертвуют Кестнерами для Гёте. Он был уверен, что нравится; это было много. К тому же, чего он хотел? Жениться на ней? Это было бы, без сомнения, полное счастье. Но он не желал его. Нет, он был и так удовлетворен. Сидеть у ног Шарлотты, смотреть, как она играет со своими юными братьями, ждать улыбки в награду за какую-нибудь услугу или удачную фразу, получать легкий, как ласка, удар, когда он осмеливался произнести слишком явный комплимент, — в этой ограниченной и монотонной жизни он находил бесконечное удовлетворение.