Механический рай - [34]

— Как Ваша фамилия? — Он достал регистрационную тетрадь, открыл на последних страницах.

— Караджанова.

Пока Драгуров листал тетрадь, девушка заглядывала через его плечо, и он чувствовал тонкий запах духов. Странно, Владислав считал себя более стойким мужчиной, не способным терять голову при виде смазливого личика или стройной фигурки. Но тут было что-то другое. Девушка нагнулась еще ближе и показала пальчиком в запись, сделанную четыре дня назад.

— Вот он, мой дед. «Металлический мальчик с луком и лютней». А… где же сама игрушка?

Драгуров вдохнул воздух, поскольку все это время почти не дышал.

— Хотите кофе? — неожиданно для самого себя спросил он.

Девушка немного помедлила, зеленые глаза взглянули чуть удивленно.

— Хочу, — просто ответила она.

— Вот этот негодяй, — ткнул пальцем в сторону сухощавого молодого человека Клеточкин. — Леша, иди сюда!

Карина представляла себе сценариста несколько иначе, более солидным, что ли, а тут к ней направлялся совсем юноша с курчавой бородкой, спутанной гривой соломенных волос и ускользающим взглядом. Передвигался он как-то лениво, будто размышляя над каждым последующим шагом, или будто любое лишнее движение вызвало у него отвращение. О своей внешности, судя по всему, он заботился мало. По пути успел пару раз остановиться, небрежно закурить, обмолвиться с кем-то несколькими фразами.

— Ползет, как черепаха, — проворчал Клеточкин. — Дармоед. Как он тебе?

— Вроде бы ничего. Хватит ругаться.

— Я ведь любя. А где, кстати, твой муж?

— Он не придет. Влад не хочет с тобой работать.

— Почему?

— Спроси у него сам, если надо. — Карина коснулась протянутой ладони сценариста, вялой и прохладной.

— Угу…гм-м… — промычал что-то нечленораздельное Колычев.

— А я — гым-м…ага… — ответила Карина. Сценарист улыбнулся.

— Вот и познакомились, — сказал Клеточкин, переводя взгляд с одного лица на другое. Что-то заинтересовало его, и он точно так же, как только что они, добавил: — Гм-м… гм-м… Ладно, вам есть о чем поговорить. А меня продюсер ждет. Юра! — крикнул он занятому работой оператору. — Кончишь снимать, иди в дирекцию — жду тебя там.

Любомудров, оторвавшись от камеры, помахал Карине рукой. Они все тут хорошо знали друг друга. И только Алексей Колычев производил почему-то впечатление инородного тела, как брошенная в кипящий работой муравейник личинка мухи. И, наверное, сам отлично понимал это, поскольку губы его то и дело кривила ироническая и слегка застенчивая улыбка.

— Извините, — произнес он вдруг.

— За что? — удивилась Карина.

— Так… просто. Мне показалось, что я Вас чем-то обидел.

— Нет.

— Ну, тогда заранее. Вперед. Может быть, расстрою в будущем.

— Мне бы этого не хотелось. Господи, мы говорим о какой-то ерунде.

Карина почувствовала, что начинает сердиться, — не столько на него, возомнившего о себе невесть что, сколько на себя. И все потому, что никак не могла уловить его взгляд: он скользил в сторону или вниз, хотя сам сценарист каким-то внутренним зрением изучал ее — это ощущалось всей кожей. Она даже испытала какое-то неприятное жжение внутри, около сердца. Странно, но он не походил на других людей, с которыми ей доводилось встречаться.

— Как Вас занесло в кино? — несколько раздраженно спросила Карина, не зная, о чем вести речь, хотя до последней минуты ей хотелось расспросить его о многом: например, откуда взялась идея сценария, какой он видит роль Селены в фильме, что он вообще, черт возьми, собой представляет?

— Пишу, и все. А Вам этого мало? — грубовато ответил Колычев. — Окончил ВГИК. Что еще? Не женат.

— Достаточно. Мне пора.

— Погодите! — Он ухватил ее за руку. — Мы еще не договорили.

— Разве? — Карина задержалась, наконец-то взглянув ему в глаза: они были серые, влажные, как два камешка в прозрачном ручье. И уходить расхотелось.

— Вам хоть понравился сценарий?

— Не совсем. И не все. Но впечатление производит.

— Это моя десятая попытка. Предыдущие девять пылятся на полках. Честно говоря, не уверен, что и сейчас фильм пойдет.

— Клеточкин другого мнения.

— А-а! Коля… — махнул рукой Колычев. — Знаете, что? Не могу я тут торчать, как фонарный столб. Пойдемте найдем какой-нибудь укромный уголок и потолкуем.

— Согласна, — ответила Карина.

Света Большакова относилась к Герасиму, как к младшему брату. Вообще-то ей всегда нравилось возиться с детьми и воспитывать их: она мечтала стать учительницей и знала, что будет поступать только в педагогический вуз. Гера никак не поддавался перевоспитанию и хороших манер не усваивал, но она не отчаивалась, упорно добиваясь поставленной цели — сделать из мальчика человека идеального во всех отношениях, грамотного и полезного обществу. Все задатки для этого у него есть, считала она. Просто надо помочь раскрыть их. И перевоплощение гадкого утенка в лебедя станет ее первым успехом на педагогическом поприще. Несмотря на разницу в возрасте, они были сильно привязаны друг к другу, и хотя Света иногда вела себя с ним чересчур строго, но никогда не ругала и не отталкивала.

Вот и сейчас она обрадовалась, увидев его в больничной палате вместе с Галей. «Это даже хорошо, что у него появилась подружка, — подумала она. Девочка умная и интеллигентная, а в этом переходном возрасте у них появляется интерес к противоположному полу. Надо бы дать Гере какую-нибудь книжку на эту тему, а то он совсем ничего не знает…» Сама Света уже добралась до Песталоцци и осваивала Гельвеция. Но тотчас поймала себя на «преступной» мысли о том, что скучает не по своему юному воспитаннику и даже не по родителям, приходившим вчера, а по любимому ротвейлеру, и обрадовалась бы его появлению здесь гораздо больше.