Мэгги и Джастина - [7]

Она сидела, отвернувшись в сторону, и обращалась словно к самой себе. Джастина понимала, что матери давно необходимо было высказаться, но слишком горькими были эти слова, и хотя Мэгги рассказывала о своей несчастной греховной любви, Джастина то и дело ловила себя на мысли о том, что она на ее месте поступала бы точно так же.

— И я добилась, что Ральф по-настоящему, по-мужски полюбил меня. Он говорил мне об этом всем своим взглядом. Да, его любовь была такой же глубокой и страстной, как моя. Он посвятил мне многие часы и дни своей жизни… Но потом все закончилось. Я заставила его согрешить. И проклинала его за это. Но потом я дала ему уехать. Я была великодушной, я стремилась погасить в своей душе жар этой тяжелой, неправильной любви. Любя его так, как Бог велит любить ближнего, я хранила его образ в своих мыслях, я сказала себе — пусть он будет тебе дороже всех, но самую благодарную часть его души оставь Создателю. Я поняла, что разлука — лучшее лекарство от любви. Я утешала себя мыслью о том, что он излечится от своей страсти, отдавшись занятиям в церкви и посвятив себя религии. Когда появился Люк, мне казалось, что теперь я начну успокаиваться и сохраню о Ральфе только приятные и грустные воспоминания, от которых мне не будет никакого вреда. Эта любовь, как прекрасная поэма, станет озарять мою жизнь, если бы только все мои желания исполнились… Какое огромное количество причин находила я для того, чтобы оправдаться перед самой собой и Богом за те чувства, которые я испытала к Ральфу! Самой простой была мысль о том, что земная любовь не постоянна. Я говорила себе, что наслаждение только кажется нам упоительным, но когда чаша выпита до дна, вкус его забывается, а осадок становится горьким. Разве не лучше, говорила я, если наша любовь исчезнет, улетучится сейчас, пока она ничем не осквернена. Самым ужасным было бы, если бы наша любовь умерла от пресыщения. Ты представляешь себе, Джастина, ведь мне было только двадцать лет, я еще ничего не испытала в своей жизни, но уже старалась отказаться от всего. Будь мужественной, говорила я себе, отведи чашу от своих губ, пока они едва успели к ней прикоснуться. Я хотела побороть эту любовь с помощью гордости. Мне казалось, что было бы оскорбительно для меня, если бы Ральф мог совладать со мной, превозмочь себя, а я оказалась бы для этого слишком слабой. Я пыталась отбросить все далеко прочь, но…

Она умолкла, качая головой. Джастина осторожно подняла руку и положила ее на плечо матери. Ей пришлось столько пережить и от многого отказаться. И на все это ее толкнула любовь. Джастина, которая всегда испытывала уважение к людям, способным на сильную страсть, и сейчас почувствовала, что рядом с ней с самого детства был человек, которым нужно было восхищаться. Но своенравный и гордый характер и упрямая натура не позволяли ей даже сейчас, в минуты такой откровенности, признаться в этом матери.

— Я говорила себе, что недостойна его.

— Мама, не говори так, — возразила Джастина. — Таких умных людей, как ты, я нигде не встречала.

Мэгги с некоторым удивлением посмотрела на дочь. Редко ей доводилось слышать от нее такое. Она выразила свои чувства лишь легким прищуром и, отвернувшись, продолжала:

— В конце концов я уговорила себя. Я сказала, что он уезжает для того, чтобы исполнить свой долг перед Богом. И мне следует только радоваться его отъезду, потому что это излечит мое сердце от любви, а Бог вознаградит меня за эту великую жертву. Но я ошиблась. Спокойствие так никогда и не вернулось ко мне. Я уговорила себя раскаяться в грехах, отпустить Ральфа, радоваться его отъезду и забыть его. Я со всем согласилась и обещала радоваться разлуке с Ральфом. Я хотела забыть и даже ненавидеть его. Но я не смогла. Это было выше моих сил.

На глазах ее показались слезы, и Мэгги торопливо вытащила платок и промокнула уголки глаз.

— Пока Ральф был рядом, вместе со мной, мне казалось, что у меня на все достанет мужества, но едва он ушел, меня будто покинул Бог. Силы оставили меня, и я едва не умерла от отчаяния. Ведь я мечтала о счастливой жизни с этим человеком, которого я не могу не любить. Я уже видела, как с помощью чудесной силы любви поднялась до него, чтобы стать для него равной и слить воедино наши мысли, и желания, и биение сердец. Но Бог отнял его у меня и забрал к себе, и я осталась одна, без надежды и без утешения. Как это было ужасно. Все, о чем я говорила себе, все доводы показались мне ничтожной, пустой игрой слов, ложью, обманом и хитростью. Я любила Ральфа, и этот довод был сильнее всех остальных. Я готова была выть от бессилия. Если он тоже любит меня, почему не бросит все и не поспешит, и не придет ко мне, нарушив все обеты и отказавшись от всех обязательств? Я же не знала раньше, что такое любовь. Только потом я поняла: ни на земле, ни на небе нет ничего сильнее ее. Чего бы я только не сделала для Ральфа, а он для меня ничего не хочет сделать. Может быть, он не любит меня. Конечно, не любит. Наверное, это был самообман. Меня ослепило тщеславие. Если бы Ральф любил меня, он пожертвовал бы ради меня своим будущим, обетами, славой, стремлением стать на несколько ступеней выше в церковной иерархии, желанием стать светочем церкви. Всем бы пожертвовал. Да простит меня Бог… Джастина, я сейчас скажу что-то ужасное, но эта мысль давно сжигает меня, и я больше не могу сдерживать ее в себе. Ради него я отказалась бы даже от спасения души. Но он отверг меня, отверг мою любовь, хотя и отдал ей дань. И я решила остаться одна, пусть бы это даже стоило мне жизни. Правда, потом все-таки не выдержала, но самую большую любовь в своей жизни я испытала к нему, да и до сих люблю по-настоящему только его. Хотя я оказалась неверна ему.