Медвежий камень - [10]

– Как дела? – спросила я вполне миролюбиво.

– Нормально, – довольно резковато ответила подруга, и я все-таки насторожилась: в чем дело? Она что, до сих пор сердится, что я увольняюсь? Так и есть, следующие слова подтвердили мои догадки.

– Так ты что, Ксения, серьезно уходишь, что ли? – напрямик спросила Таня. – Не вернешься уже в музей?

– Нет, не вернусь, – вздохнула я. – Танюш, уже все решено: заканчиваю раскоп – и на новое место.

– Ну вот, а я должна, значит, мучиться, – раздраженно проговорила она. – Значит, вы умные, нашли куда деться, а мы, значит, дураки, должны…

Понеслось… Все это я уже слышала не раз, не два и не три. Какое-то время я покорно слушала, изредка вставляя: «Танюш, перестань, Тань, ну что ты, Таня, подожди, может, все уладится», но мои слова только больше раззадорили ее. Со словами «все вы такие, ладно, я пошла» она собралась уходить.

– Заходи, – сказала я напоследок, даже не пытаясь ее задержать.

– Зайду, конечно, – неожиданно покладисто ответила Татьяна, – может, уговорю тебя остаться. Ты же здесь еще месяц, наверное, пробудешь?

– Да, не меньше, – кивнула я, не обращая внимания на предупреждение о предстоящих уговорах, – заходи почаще.

– Кстати, – сделав несколько шагов, Татьяна снова повернулась ко мне, – ты знаешь, Мыльникова тоже уходит.

– Лена? – почти не удивилась я, хотя и не знала об этом. – А куда?

– В архив, конечно, – Татьяна пренебрежительно повела плечами. – Не знаю, чего идет, денег там не больше, чем в музее.

– Зато там спокойнее работать, – не согласилась я, – и потом, ее давно звали туда.

– Все разбегаетесь, – проворчала подруга, – ладно, пока.

Какое-то время я смотрела ей вслед. Мне было жалко ее, и я не сердилась на ее выпады. Татьяне давно за сорок, она на несколько лет старше меня и всю жизнь проработала в музее. Поэтому уйти ей и правда некуда – уж больно специфическая у нас специализация. Мне просто повезло.

Как нарочно после отъезда Дрозденко просто валом пошли замечательные находки. За три последующих дня стеклянные бусины уже перестали вызывать ажиотаж, перестали сбегаться на каждую монетку-чешуйку землекопы, а шиферные пряслица Марина пообещала скоро причислить к массовым находкам, наподобие гвоздей. Это, конечно, была шутка, шиферные пряслица – редкая находка, они привозились к нам только в период Киевской Руси, а значит, до тринадцатого века. Все это радовало, создавало хорошее рабочее настроение. Землекопы старательнее перебирали землю, потому что когда было что искать, то искать становилось интереснее. Скучно же выискивать в земле одни и те же глиняные черепки. Это только сумасшедшим археологам «интересен каждый фрагмент». А с точки зрения простого землекопа, все не так романтично. Они же видят, как большинство черепков и косточек, которые они с таким старанием выискивают в земле и складывают в лотки, мы просто пересчитываем, а потом выбрасываем. Те, что попонятливей, соображают, что статистика массовых находок – керамики, костей животных, гвоздей и тому подобного – указывает на степень заселенности этой территории в определенный период, но большинство об этом даже не задумывается. Поэтому когда идет одна керамика да кости, интерес постепенно падает, и переборка становится все хуже и хуже. Другое дело – индивидуальные находки. Когда они появляются, качество переборки взлетает на невообразимую высоту – «если на соседнем квадрате что-то откопали, то, значит, и у меня может быть». Всем интересно найти браслетик или кольцо. Пусть бронзовое. Или бусину золотостеклянную. Найдешь такую – весь раскоп сбегается посмотреть, начальники охают, восхищаются, историю какую-нибудь замечательную рассказывают.

Я записывала в дневник как раз такую золотостеклянную бусину, когда услышала негромкий, как будто сдавленный крик. Резко подняв голову, я увидела, как один из землекопов – молодой парнишка – зажимает одной рукой другую, по которой обильно течет кровь. Его напарник с вытаращенными глазами смотрит на него, сжимая к руке окровавленную лопату. Я бегом несусь к ним.

– Покажи. – Я схватила парня за локоть, значительно выше того места, откуда текла кровь. Землекоп морщился, но продолжал зажимать рану. – Да убери ты руку свою грязную, еще не хватало…

Он послушно отнял руку от раны.

– В камералку, за аптечкой, быстро! – скомандовала я ошалевшему напарнику, и мальчишка стрелой понесся к сараю. А я потянула незадачливого землекопа из раскопа к крану с водой.

Аккуратно обмыв рану, я попыталась ее разглядеть. В это время прибежала Катенька с аптечкой. Отыскав перекись водорода, я залила рану.

– Терпи, Максим! – Мальчишка морщился от боли. – Мне надо посмотреть.

То, что я увидела, успокоило: рана была хоть и широкая, но неглубокая, ни сухожилия, ни вены задеты не были. Крови же так много оттого, что рана большая.

Стерильный тампон, бинт – я крепко и привычно забинтовала руку.

– Сколько можно говорить, Максим, переборка идет только на носилках, – ругала я парня, попутно накладывая повязку, – какого ты под лопату полез? Ведь Сережа не успевает остановиться. Ты что, первый день работаешь?