Медведи в икре - [99]

В долинах Гиндукуша гусей не бывает, но зато много перепелов. Обычный афганский сокол меньше своего гренландского сородича и едет он на правом запястье, а не на левом, как в Европе. Это различие, объяснил Абдулла, происходит от того, что на так называемом цивилизованном Западе всегда оставляли правую руку свободной, чтобы выхватить меч или пистолет — даже на соколиной охоте. На Востоке, где дело и удовольствие все еще решительно отделены одно от другого, такие предосторожности не нужны. В Афганистане, сказал Абдулла, когда мы занимаемся спортом, мы стараемся произвести наилучшее впечатление^[213] и наша правая рука, сжатая в кулак, это не угроза, как бывает на войне.

Вскоре я открыл для себя еще и другие отличия между восточными и западными птицами — а может, я просто забыл то, что выучил в Гамбурге. Во всяком случае, я возвращался со своих утренних верховых прогулок с пустой правой рукой чаще, чем хотелось бы, — к неудовольствию Абдуллы, которому, конечно, не улыбалось тратить целые дни на то, чтобы возвратить тех птиц, что я потерял.

Очень может быть, что именно частота моих пусторуких возвращений в конце концов подвигла его предложить мне воспитать своего собственного сокола.

— Начните сначала, — сказал Абдулла. — Это не трудно — мы тренируем одну птицу всего шесть недель.

Поначалу я отнесся к его предложению скептически. Но Абдулла был красноречив:

— Никто не может постичь всей прелести соколиной охоты, пока с его руки не слетит птица, которую он воспитал сам. И, кроме того, еще ни один европеец не натренировал сокола здесь в Афганистане. Вы будете первым.

Вообще-то это должно было послужить мне предупреждением и побудить бросить саму идею. Но Абдулла продолжил завлекать меня.

Я посоветовался с Янгом, который всегда ехидно улыбался, вспоминая тощий чемодан, с которым я приехал когда-то в Гамбург.

— Всякая птица нет удачи, — сказал Янг. — Эти птицы несчастье.

Затем на меня оказал влияние мой учитель персидского языка, который все пытался научить меня писать по-персидски в правильном направлении, то есть справа налево. Он без сомнения полагал, что наличие афганского сокола внесет свой вклад в дело моего преображения. Несколько раз я заставал его секретничающим с Абдуллой. Затем однажды утром тот появился с молодым соколом на запястье:

— Ему только что впервые одели клобучок, и он совсем нетренирован — Абдулла покажет вам, как начать прямо сейчас.

С этого дня изменилась вся моя жизнь. Вначале Абдулла объяснил, что способ обучения сокола заключается в том, чтобы держать его на своем запястье целый день и ежедневно заниматься с ним по полчаса дважды в день — утром и вечером. Я сказал ему, что современная дипломатическая практика неодобрительно относится к внедрению соколов в кабинеты ведомства по иностранным делам и канцелярии миссий, поэтому я и моя птица будем вынуждены разлучаться на время рабочего дня.

— Тогда Вы должны держать его на руке всю ночь, — фыркнул Абдулла.

Выучка соколов на Востоке состоит из серии хорошо проработанных уроков, каждый из которых неразрывно связан с кормлением. Первое, чего нужно добиться, это чтобы птица брала кусочек мяса из ваших рук. И последнее, это приучить ее разрешать вам забирать у нее перепела, которого сокол сбил на землю. Между этими двумя задачами существовали сотни тщательно выверенных градаций, каждая из которых должна была быть доведена до совершенства, прежде чем переходить к следующей. Но во всем этом процессе был один подвох, которого Абдулла мне не объяснил, пока я всерьез не втянулся в дело. Если ваш любимый сокол выполнил, скажем, третий урок (полет по комнате с посадкой к вам на кулак) и по какой-то недоброй случайности совершил неудачную посадку, которая непременно нарушит его тонко сбалансированное душевное равновесие, вам надо будет возвратиться в обучении назад, но не ко второму уроку, а к первому. Это не так уж расстраивает, пока вы не доберетесь до сорокового или пятидесятого урока и тут вдруг видите, что должны снова возвращаться к первому. Это становится чем-то вроде вечной игры в триктрак с соколом вместо шашки.

В проблеме таился и еще одни джокер, который Абдулла осторожно скрывал, пока возвращаться назад не стало уже поздно. Очевидно, на Востоке никто не станет браться за то, чтобы тренировать сокола, пока сначала не натренирует собственные пальцы. Надо выучиться маневрировать своими пальцами, одетыми в толстую кожаную рукавицу, с ловкостью карточного шулера, обладая при этом предвидением прорицателя. Одно только действие по снятию птицы с присада требует изрядных манипуляций. Если птица садится на один из ваших пальцев, а он оказывается не там, где птица думает его найти, на тебя валится сокол со сломанными перьями и выливаются потоки орнитологических оскорблений — и все, ты возвращаешься к первому уроку. А так как мне прежде ни разу не приходилось и колоды карт перетасовать, то все это происходило довольно часто.

Несмотря на все эти гандикапы, прогресс все-таки имел место, хотя и отставал от графика. Баши, как в Кабуле по-персидски называют сокола, после нескольких дней снизошел к тому, что поклевал перепелиную грудку, которую я положил ему на когти. Мне это показалось знаком доверия и счастливым предзнаменованием, потому что птица очень похудела. Фактически, если бы она продолжала меня сторониться, она бы умерла с голода. (Абдулла объяснял, что сердце сокола — его самая большая слабость. Чуть больше еды или чуть меньше — и птица опрокинется на спину и умрет.) В течение нескольких последующих дней сокол стал выказывать мне такую привязанность (или был настолько голоден), что прыжком преодолевал расстояние в фут с присада до моей рукавицы.