Медведи в икре - [88]
Теперь, когда я стал поверенным в делах в Афганистане, афганцы не давали мне даже прибыть в страну. Третий секретарь, обоснованно жаловались афганцы, это человек совсем не того уровня, чтобы устанавливать надлежащие дипломатические отношения между двумя странами. Я без излишней убедительности доказывал, что отношусь к третьим секретарям весьма особого типа и что, так или иначе, идет война и когда-нибудь, моя страна назначит настоящего посланника. Афганцы говорили, что, когда это произойдет, они смогут пойти навстречу и дать мне визу. Так что почти шесть месяцев я пробыл в Тегеране в ожидании визы пока, наконец, президент Рузвельт не назвал Корнелиуса ван Эмерта Энгерта посланником[194]. После этого афганцы сказали, что я могу приезжать в Кабул.
Существовало множество всяких дел, которые надо было сделать в Тегеране в эти суматошные дни 1942 года, и пока я ожидал визу, то без дела не сидел. К примеру, там были поляки, которых Сталин в конце концов согласился отпустить из Советского Союза. Первоначально их «транспортировали», как эвфемистично выразились русские, из их родных домов в Польше, когда Красная армия вместе с нацистами приняла участие в Четвертом разделе Польши. Они были по преимуществу теми поляками, которые меньше всего хотели жить при советском режиме и про которых в Кремле думали, что лучше всего им будет жить в Сибири. Когда же нацисты потом взялись за раздел России, в Кремле пришли к заключению, что допустили небольшую ошибку и лучше все-таки дать полякам покинуть Сибирь, пока они не создали каких-нибудь проблем. Практически единственный путь выдворить их пролегал через Персию. Британцы и мы согласились принять их здесь и позаботиться о них до тех пор, пока Польша не будет освобождена.
После нескольких месяцев задержки Кремль сообщил в Тегеран, что первый транспорт с шестью тысячами женщин и детей прибудет в Персию в течение двадцати четырех часов[195]. Британцы планировали послать группу экспертов, чтобы они занялись прибывающими, но сообщение из Кремля слишком запоздало, так что, когда грузовики начали въезжать в Тегеран, никого из этой группы еще не было на месте. Поэтому четыре человека — один из сотрудников американского Красного Креста, местный американский врач, хирург индийской армии и я — образовали комитет, чтобы действовать в этих чрезвычайных обстоятельствах. Иранское правительство великолепно отреагировало на ситуацию и выделило для поляков примитивный, но тем не менее вполне подходящий лагерь на окраине города.
Когда беженцы прибыли в Персию, среди них вовсю свирепствовал тиф, и самой большой нашей заботой было предотвратить его распространение среди персидского населения. Для поляков хватало вакцины, которая имелась в нашем распоряжении, но если бы среди персов началась эпидемия, то мы бы с ней не справились. Самой большой трудностью было то, что сами персы не меньше, чем их правительство, настаивали на том, чтобы соответствующим образом приветствовать этих несчастных людей из Польши. Они толпами шли к лагерю, неся в подарок цветы, фрукты и сладости.
Мы поставили вокруг лагеря персидских полицейских с приказом никого не подпускать. Но персидские охранники не знали, что такое тиф, и не видели ничего зазорного в том, чтобы их соотечественники передавали букеты роз несчастным беженцам. Мы их улещивали, спорили, объясняли, что этого делать нельзя, и полицейские вроде обещали нас слушаться, но как только мы поворачивались к ним спиной, в лагерь вваливалась очередная толпа персов с подарками.
В конце концов я спрятался за деревом возле главных ворот, дожидаясь, когда охранник отправится отдыхать. Через несколько минут подъехала большая машина и вышедший из нее прилично одетый господин направился через ворота. Охранник не только не остановил его, но даже отдал ему честь. Я выскочил вперед и принялся, насколько позволял мой примитивный персидский, отчаянно ругать охранника.
Я не жалел и посетителя. Последний вначале выглядел немного сконфуженным, но затем слегка поклонился и представился как премьер-министр Персии>[196]. Я тут же сменил мелодию песни, но не ее слова, и после обмена дипломатическими реверансами премьер-министр признал обоснованность моей позиции, передав в мои руки те розы, что он привез, и вернулся в свой лимузин.
Через несколько дней британская группа собралась и занялась лагерем, а я отправился к своему посланнику Луису Дрейфусу[197] за новым заданием.
Наконец моя виза в Афганистан прибыла, и я начал приготовления к путешествию в Кабул. Столица Афганистана находится в тысяче четырехстах милях на восток от Тегерана. Тысяча четыреста миль — это не шутка. Первые две или три сотни миль проходят через Деште-Лут, великую пустыню Востока в северовосточном углу Персии, между Кабулом и Мешхедом. Оттуда вам надо пересечь границу у Герата. Между Гератом и Кабулом лежат западные отроги Центральноазиатского горного массива, простирающегося от Гималаев на востоке до Гиндукуша на западе. Через Гиндукуш от Герата до Кабула идет дорога, в 1942 году проехать по ней можно было только на джипе. Затем вам приходится объезжать горы с юга, двигаясь на Кандагар, и далее брать направление на север в Кабул. Между Гератом и Кандагаром протекают три больших реки, начинающиеся высоко в горах Гиндукуша и спускающиеся вниз, в персидскую пустыню, где они исчезают в песках. В разные периоды истории через эти реки строили мосты, но обычно весенние паводки разрушают один-два мостовых пролета.
Авторы обратились к личности экс-президента Ирака Саддама Хусейна не случайно. Подобно другому видному деятелю арабского мира — египетскому президенту Гамалю Абдель Насеру, он бросил вызов Соединенным Штатам. Но если Насер — это уже история, хотя и близкая, то Хусейн — неотъемлемая фигура современной политической истории, один из стратегов XX века. Перед читателем Саддам предстанет как человек, стремящийся к власти, находящийся на вершине власти и потерявший её. Вы узнаете о неизвестных и малоизвестных моментах его биографии, о методах руководства, характере, личной жизни.
Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.
18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.
Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.
Результаты Франко-прусской войны 1870–1871 года стали триумфальными для Германии и дипломатической победой Отто фон Бисмарка. Но как удалось ему добиться этого? Мориц Буш – автор этих дневников – безотлучно находился при Бисмарке семь месяцев войны в качестве личного секретаря и врача и ежедневно, методично, скрупулезно фиксировал на бумаге все увиденное и услышанное, подробно описывал сражения – и частные разговоры, высказывания самого Бисмарка и его коллег, друзей и врагов. В дневниках, бесценных благодаря множеству биографических подробностей и мелких политических и бытовых реалий, Бисмарк оживает перед читателем не только как государственный деятель и политик, но и как яркая, интересная личность.