Медведи в икре - [69]

Шрифт
Интервал

— Могу я видеть Генерального консула? — кротко спросил он.

— Черт возьми, нет! — ответил я. — Все ушли домой, кроме меня, и в любом случае консульство закрыто до завтра. Приходите завтра.

— Но мне сказали, что я должен увидеться с Генеральным консулом, как только приеду.

— Понятия не имею, что там вам сказали. Приходите завтра. И все-таки, кто вам сказал увидеть консула?

— Государственный секретарь, сэр, — ответил юноша как-то неуверенно. — Я только что приехал из Вашингтона.

— Что, черт возьми, в Вашингтоне думают о том, что здесь происходит? — взорвался я. — Мы все свое время тратим на попытки отослать всех домой и теперь Государственный департамент начинает посылать сюда людей. Кто вы в таком случае?

— Извините, сэр, но я новый вице-консул.

Я взвыл, наверное, не самым любезным образом, но дал ему войти и сказал, чтобы он подождал, пока я закончу шифровку.

Я направился к сейфу, чтобы достать коды. К этому времени другой вице-консул вернулся в офис, чтобы мне помочь. Он держал спичку, пока я набирал код на сейфе:

— Направо — двадцать пять, налево — тридцать три, — бормотал я себе под нос и попробовал потянуть за ручку. Сейф не открывался.

— Вам надо начать слева, — предложил другой консул. Я попробовал, но сейф оставался запертым.

Новый вице-консул тихонько хихикнул.

Мы зажгли еще спичку и попробовали снова:

— Налево!

— Нет, направо.

Коробок со спичками был почти пуст, когда дверца сейфа, наконец-таки, отворилась. Еще через полчаса телеграмма была зашифрована и отослана.

Я повернулся к новому вице-консулу:

— Где вы остановились? Надеюсь, не в центре города? Британцы наверняка начнут бомбить железнодорожный вокзал в любую минуту. (Мы и не знали, что у британцев даже бомбардировщиков в строю тогда не было, и не будет еще пару лет.)

— Извините, но я остановился в отеле на вокзале. Быть может, мне стоит съехать.

Я отвез его в отель на вокзале, забрал его чемодан и привез к себе домой, чтобы он провел у меня ночь. И он все еще оставался там, когда я уже год как был оттуда переведен.

Посреди ночи зазвонил телефон. Это был клерк с телефонной станции, который сказал, что все посылаемые нами телеграммы будут остановлены цензором. Ни одна из телеграмм не была особенно важной, за исключением пары — в Роттердам и в Копенгаген, сообщавших, что там должны принять несколько сот беженцев-американцев и что они должны отправить их домой как можно скорее. Я связался с телефонисткой и попросил соединить меня с Копенгагеном по телефону. Она попыталась и позвонила мне:

— Извините, но телефонные звонки в Копенгаген запрещены.

— Попробуйте в Роттердам.

— Извините, нельзя звонить в Роттердам.

Брюссель, Амстердам, Гаага — ответ был один и тот же. Неприятно было чувствовать себя совершенно отрезанными от внешнего мира, и я позвонил в посольство в Берлине, чтобы рассказать обо всем. Временный поверенный в делах Александр Кирк ответил по телефону:

— Думаешь, я не знаю! — ответил он. — Я уже шесть часов пытаюсь дозвониться до Вашингтона.

Через какое-то время мне позвонила телефонистка:

— Я думаю, вам стоит знать, что вы можете послать телеграмму в Рим.

Это была идея, и я позвонил на международную телефонную станцию.

Через несколько минут я уже беседовал с заспанным секретарем посольства в Риме. Я попросил его позвонить в Роттердам и Копенгаген и передать мое сообщение. Затем я пошел спать.

Через несколько дней коммуникации были восстановлены, но мы должны были говорить по-немецки. Я был на проводе с консулом в Копенгагене, разговаривая с его секретарем-американкой, которая владела лишь половиной необходимого немецкого словаря. Я тоже знал только половину, но это была другая половина. Однако как-то мы ухитрялись понимать друг друга до той поры, пока я не стал вести вежливый разговор в ожидании информации из нашей справочной.

— Хороши ли, как всегда, лобстеры в Копенгагене? — спросил я.

— Я не лобстер, — зло ответила девушка.

— А я и не говорю, что вы лобстер. Я спрашиваю, хороши ли они в Копенгагене.

— Конечно, я хороша. К чему вы клоните? Я никогда не слышала более наглых замечаний.

— Я спросил, хороши ли лобстеры, черт их побери. В следующий раз, когда я буду у вас, отведу вас их попробовать.

— Попробовать меня?.. — И тут последовала отборная добрая ругань янки. Я уже хотел попытаться найти взаимопонимание еще раз, когда внезапно в разговор вмешался третий голос, свободно говоривший по-английски: «Ради Бога, говорите по-английски!»

Это был цензор.

В момент, когда Британия объявила войну, британский консул, его вице-консул и два секретаря были интернированы в лучшем отеле города. Мне было поручено заботиться о них и об их офисе.

Однажды вечером я отправился в британское консульство, чтобы взять некоторые бумаги, и покидая его, начал, как обычно, запечатывать дверь консульства восковой печатью. Было поздно и почти совсем темно. Я взял воск для печати, кусок ленточки, нашу американскую печать и приступил к работе. Потребовалось немало времени, чтобы понять, что обычный двурукий человек не приспособлен к тому, чтобы закрепить ленточку на вертикальной поверхности при помощи горячего воска. Я обжег себе пальцы. Я сжег ленточку. Весь пол я усыпал восковым порошком. Но ленточка не прикреплялась.


Рекомендуем почитать
Американская интервенция в Сибири. 1918–1920

Командующий американским экспедиционным корпусом в Сибири во время Гражданской войны в России генерал Уильям Грейвс в своих воспоминаниях описывает обстоятельства и причины, которые заставили президента Соединенных Штатов Вильсона присоединиться к решению стран Антанты об интервенции, а также причины, которые, по его мнению, привели к ее провалу. В книге приводится множество примеров действий Англии, Франции и Японии, доказывающих, что реальные поступки этих держав су щественно расходились с заявленными целями, а также примеры, раскрывающие роль Госдепартамента и Красного Креста США во время пребывания американских войск в Сибири.


А что это я здесь делаю? Путь журналиста

Ларри Кинг, ведущий ток-шоу на канале CNN, за свою жизнь взял более 40 000 интервью. Гостями его шоу были самые известные люди планеты: президенты и конгрессмены, дипломаты и военные, спортсмены, актеры и религиозные деятели. И впервые он подробно рассказывает о своей удивительной жизни: о том, как Ларри Зайгер из Бруклина, сын еврейских эмигрантов, стал Ларри Кингом, «королем репортажа»; о людях, с которыми встречался в эфире; о событиях, которые изменили мир. Для широкого круга читателей.


Уголовное дело Бориса Савинкова

Борис Савинков — российский политический деятель, революционер, террорист, один из руководителей «Боевой организации» партии эсеров. Участник Белого движения, писатель. В результате разработанной ОГПУ уникальной операции «Синдикат-2» был завлечен на территорию СССР и арестован. Настоящее издание содержит материалы уголовного дела по обвинению Б. Савинкова в совершении целого ряда тяжких преступлений против Советской власти. На суде Б. Савинков признал свою вину и поражение в борьбе против существующего строя.


Лошадь Н. И.

18+. В некоторых эссе цикла — есть обсценная лексика.«Когда я — Андрей Ангелов, — учился в 6 «Б» классе, то к нам в школу пришла Лошадь» (с).


Кино без правил

У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.


Патрис Лумумба

Патрис Лумумба стоял у истоков конголезской независимости. Больше того — он превратился в символ этой неподдельной и неурезанной независимости. Не будем забывать и то обстоятельство, что мир уже привык к выдающимся политикам Запада. Новая же Африка только начала выдвигать незаурядных государственных деятелей. Лумумба в отличие от многих африканских лидеров, получивших воспитание и образование в столицах колониальных держав, жил, учился и сложился как руководитель национально-освободительного движения в родном Конго, вотчине Бельгии, наиболее меркантильной из меркантильных буржуазных стран Запада.