Медведев и развитие - [24]

Пока этой базы нет. И почти все, кто анализирует Петра, понимают его деятельность либо как державно-обусловленную вестернизацию, либо как догоняющую модернизацию со слабым учетом культурной специфики. И кто-то за это хвалит Петра, а кто-то ругает.

Пожалуй, единственный, кто глубоко понял Петра именно как "новую весть о развитии", – это Пушкин. Да еще город на Неве стоит как живая весть и живая загадка, адресованная потомкам. Но для проартикулированной стратегии, направленной в 2020 год, этого мало. Понять глубже Петра, повторяю, это не историческая или культурная, а именно стратегическая задача.

Но пока – есть то, что есть. А в пределах имеющегося петровское начало не трактуется как фундаментально особенное развитие. Причем при абсолютной мобилизации населения. Петр чего только не вытворял, но ведь никто всерьез не покушался на него после стрельцов, на что справедливо указал, например, Белинский.

Но если Петр не есть особая весть России миру касательно развития, то где такая весть? Ведь не реформы же это Александра II или Столыпина?

Да, была накоплена гигантская энергия ожиданий, связанных с освобождением крестьянства от крепостного права. Мечтали об этом освобождении не только сами крестьяне. Вся страна видела в факте порабощенности части своего народа что-то горько-унизительное. И хотела это избыть.

Только очень опрощенная нынешняя интеллигентщина, кокетничающая своим псевдопатриотизмом, может огульно поносить декабристское движение. Не обязательно симпатизировать движению по-пушкински и писать "Во глубине сибирских руд". Можно быть совсем далеким от него и при этом ощущать масштаб. Так, как ощущал его Тютчев:

"О, жертвы мысли безрассудной,

Вы уповали, может быть,

Что хватит вашей крови скудной,

Чтоб вечный полюс растопить!

Едва, дымясь, она сверкнула

На вековой громаде льдов,

Зима железная дохнула –

И не осталось и следов".

Россия ждала освобождения крестьян. Но признаем, что эта мера, ставшая на нашей земле благой вестью, была, по сути, догоняющей Запад реформой, и не более. Да, это было сделано не так жестоко, как английское огораживание. Но видеть в этом всемирно-историческое послание России миру по части развития – нельзя. То же самое со Столыпиным. Да и с чем угодно еще, кроме... Да, хочет кто-то или нет – кроме нашего коммунизма.

Россия приняла коммунизм в силу глубочайшей – и метафизической, и исторической – призванности к такому принятию.

Дело в том, что проект Модерн, уходящий вглубь веков и имеющий, в том числе, и религиозный смысл (религиозная модернизация – это единство веры и разума), политически оформился в ходе Великой Французской революции. И знаменовал собой одновременно и новый общественный уклад без непреодолимых сословных ограничений, и новый тип развития. Триумф проекта Модерн связан с первой половиной XIX века. Тогда же Модерн начали проклинать все, кто угодно – и революционеры, и поклонники средневековой традиционности.

Конец триумфа маркируется Парижской коммуной. К этому времени призрак действительно бродит по Европе. Политической свободы оказывается явно недостаточно. Нужна еще и свобода социальная. Это потом окажется, что их сочетание – почти недостижимый идеал. Что для этого нужна мировая, и именно мировая, коммунистическая революция. Да и много что еще.

Но к 1875 году классический Модерн показал свою недостаточность даже на обычном, социально-политическом, уровне. Заговорили о свертывании Модерна. Декадентство... Увлечение Вагнером и Ницше... "Закат Европы" Шпенглера – все это отдельные молекулы фундаментального социально-политического разочарования.

Соединяясь в ткань, они одни остановили бы Модерн. А тут еще невиданный (и не понимаемый сегодняшним человечеством) кошмар Первой мировой войны. И сразу за ней – ростки стратегического контрмодерна. Эти посеянные и буйно взрастающие "зубы дракона", обернувшиеся метафизическим мраком, имя которому Третий рейх.

Все это уничтожило бы Запад и идею развития, если бы не процессы в России. Россия взяла на себя труд "отмолить" развитие как таковое, показать, что есть альтернативы, в рамках которых будет такое развитие, которое поселит в сердцах нечто далекое от скуки Модерна.

Ведь когда мы обсуждаем конец триумфа Модерна, то мало социально-политических моментов, чтобы понять глубину процесса. Модерн окончательно раздробил целостность человеческой воли, направленной на постижение и изменение бытия. Началось это в незапамятные времена. Но Модерн придал этому несоизмеримо более масштабный и завершенный характер. Катастрофа мифа как целостной формы постижения привела к дроблению этих самых форм постижения.

Поделить власть на исполнительную, законодательную и судебную – это еще полбеды. Хотя, как мы видим, и тут возникает вопрос: где же власть как таковая? Но поделить единство воли к постижению и изменению бытия на гносеологию, в которой есть только истина, эстетику, в которой есть только красота, и этику, в которой есть только справедливость, – это травма совсем иного порядка.

Травма эта дала возможность развиваться на протяжении многих столетий. Но только потому, что религиозный культ все же согревал культуру, являясь ее ядром. Когда же Модерн окончательно воспрепятствовал этому согреванию, то оказалось, что культура может очень быстро остыть. И что в самой этой схеме из трех несочетаемых видов постижения бытия нет главного – УТЕШЕНИЯ.