Медведь - [9]
— Вот это да, — произнес Бун. — А потрогать его можно?
— Можно, — сказал Сэм. — Ему все равно. Для него и люди и зверье — пустое место.
Мальчик приглядывался. Два года затем он все приглядывался к этой паре с минуты, когда Бун погладил Льва по голове и, присев, стал ощупывать костяк и мышцы, щупать силу. Словно Лев был женщина — или, пожалуй, женщиной был из них Бун. Второе верней, когда сравнить — большой, важный, сонного вида пес, для которого, по выражению Сэма, люди и зверье — пустое место, и горячий, грубый, коряволицый человек с примесью индейской крови в жилах и с разумением под стать ребенку. Бун взял на себя кормежку Льва, оттеснив и Сэма, и дядюшку Эша. И не раз видел мальчик, как, присев на корточки у кухни под холодным дождем, Бун кормит Льва. Потому что Лев и кормился, и спал отдельно от других собак, но лишь в следующем ноябре им стало известно, где именно ночует Лев; до тех пор все думали, что он спит в своей конуре около хижины Сэма, но как-то Маккаслин чисто случайно коснулся этого предмета в разговоре с Сэмом, и тот просветил его. Вечером майор де Спейн, Маккаслин и мальчик вошли с лампой в комнатушку, где спал Бун, — тесную, затхлую, шибанувшую в нос густым духом немытого Бунова тела и его мокрой охотничьей одежи, — и спавший на спине Бун захлебнулся храпом, проснулся, рядом с ним приподнял голову Лев, глянул на них из своих холодных, дремотных желтых глаз.
— Брось, Бун, — сказал Маккаслин. — Псу здесь не место. Ему же утром гнать Старого Бена. А он разве что скунса сможет еще учуять, если целую ночь продышит твоим запахом.
— Мне мой запах пока не мешает, — сказал Бун.
— А хоть бы и мешал, — сказал майор де Спейн. — От тебя чутья не требуется. Уведи пса. Пусти его под дом, к остальным собакам.
Бун сказал, подымаясь:
— Да он убьет на месте первую, которая чихнет на него, или зевнет, или ненароком заденет.
— Не волнуйся, — сказал майор де Спейн. — Никто из них и во сне не рискнет ни чихнуть, ни толкнуть его. Выведи его на двор. Завтра он мне нужен с незабитым чутьем. Старый Бен перехитрил его в прошлом году. Вряд ли ему удастся это снова.
Бун сунул ноги в грязных подштанниках в башмаки и, не зашнуровывая, не пригладив всклокоченных со сна волос, как был, повел Льва из комнаты. Прочие вернулись в залу, где Маккаслин и майор де Спейн снова сели за покер. Немного погодя Маккаслин предложил:
— Хотите, я пойду проверю.
— Не надо, — ответил майор де Спейн. — Принимаю ставку, — сказал он Уолтеру Юэллу. И опять Маккаслину: — А если и пойдешь, то мне не говори. Первый признак того, что старею: меня уже злит невыполнение отданного мной приказа, даже если я знал наперед, что отдаю его впустую… Пара, мелкая, — сказал он Уолтеру Юэллу.
— Совсем мелкая? — спросил Уолтер Юэлл.
— Совсем, — ответил майор де Спейн.
И, лежа под своими одеялами в ожидании сна, мальчик тоже понимал, что Лев уже вернулся на Бунов тюфяк, проночует там и сегодня, и завтра, и все ночи следующей ноябрьской охоты и той, которая будет за ней. Ему подумалось: «Интересно, почему Сэм смолчал. Он мог бы не отдавать Льва, пусть Бун и белый. Ни майор, ни брат ему б не отказали. А главное, его рука легла на Льва первая, и Лев хозяина помнит». Выросши, он и это понял. Додумался, что так и следовало. Таков порядок. Сэм — патриций, вождь; Бун, низкорожденный, — его ловчий. Ходить за собаками полагалось Буну.
В то утро, когда Лев впервые повел стаю на Старого Бена, в лагерь явились откуда-то семеро костлявых, изможденных малярией болотных жителей, промышлявших енота капканами или же сеявших хлопок и кукурузу на полосках, что окаймляли низину; одетые немногим получше Сэма Фазерса и куда хуже Теннина Джима, они еще с ночи пришли во двор со своими старыми дробовиками и винтовками и, присев на корточки, терпеливо дрогли под дождем. Самый речистый из них сказал (Сэм Фазерс рассказал потом майору де Спейну, что все лето и осень они захаживали в лагерь в одиночку, по двое, по трое — постоят, поглядят на Льва и уйдут):
— Доброе утро, майор. Мы слыхали — вы нынче собираетесь пускать синего кобеля на того двухпалого медведя. Мы хотим посмотреть, если вы не против. Стрелять не будем, разве набежит на нас.
— Милости просим, — сказал майор де Спейн. — Пожалуйста, стреляйте. Медведь не столько наш, сколько ваш.
— И то правда. Мне с него причитается: не одну корову ему скормил. И подсвинка три года назад.
— И мне причитается, — сказал другой. — Только не с медведя.
Де Спейн взглянул на него. Тот дожевал табак, сплюнул:
— Телка у меня пропала. Хорошая телочка. Прошлый год. После нашел ее в том виде примерно, как вы своего жеребенка в июне.
— Вот как, — сказал майор де Спейн. — Что ж, милости прошу стрелять зверя из-под моих собак.
По Старому Бену в тот день не дали ни выстрела. Охотники его не видели. Он был поднят в сотне шагов от прогалины, где показался мальчику летним полднем три года назад. Мальчик стоял меньше чем в четверти мили оттуда. Он слышал, когда собаки подозрили медведя, но не уловил незнакомого голоса, который принадлежал бы Льву, и сделал вывод, что Льва там нет. Гон по Старому Бену шел гораздо быстрей, чем прежде, и высокая, тонкая истерическая нота отсутствовала, но даже это не подсказало истины. Уже вечером Сэм разъяснил ему, что Лев гонит без голоса.
