Медведь - [22]

Очень хотелось спать, да и домашние уговаривали поехать в больницу утром, но нельзя было терять ни минуты. Если Медведь умрет этой ночью, я никогда себе не прощу того, что у меня была возможность крестить его, а я ее проспала.

Помчалась обратно, по пути соображая, что я скажу оставшемуся на ночное дежурство Отличнику. Собственно, сказать мне ему было совершенно нечего, кроме как: «Пропусти меня, пожалуйста, еще раз, а?!»

Решила, что в крайнем случае пообещаю поднять ночными звонками из теплой постели его руководство, хотя, как я уже могла убедиться, пустыми угрозами его не испугаешь. Конечно, никому я звонить не стала бы, а лишь надеялась на его благоразумие и на то, что он на мое благоразумие не понадеется.

По дороге в больницу, пустынной и скользкой, я вспоминала о школьном предмете – истории религии. Урок стоял в расписании последним, да еще в субботу. Мало кто из нас, одиннадцатиклассниц, горел желанием изучать, чем Евангелие от Матфея отличается от Евангелия от Луки, хоть этот вопрос и значился в списке для зачета.

Посовещавшись на перемене, мы бочком подходили к преподавателю – молодому священнику с нежным румянцем, упрятанным в густую окладистую рыжую бороду, и начинали вкрадчиво ныть: «А не могли бы вы отпустить нас, кхм, пораньше, то есть прямо сейчас, так как…»

Батюшка все понимал и не чинил нам препятствий к прогулам. Возможно, у него самого были планы на субботний вечер, поэтому он для вида хмурил брови, долгим взглядом зачем-то изучал учебную ведомость и наконец торжественно рек глубоким басом, в котором, несмотря на все старания, то и дело предательски проскальзывали мальчишеские нотки: «Ну что ж, идите с Богом!»

Преисполненные божественного восторга, мы пятились к двери, а потом бежали вниз по лестнице и хихикали: «Да мы и без Бога неплохо дойдем!»

Как бы я хотела, чтобы этой ночью кто-нибудь сказал мне: «Иди с Богом!» – чтобы все получилось, и меня пропустили к нему…

А вдруг Медведь умирает прямо сейчас, в эту минуту? Надо было говорить с ним, не переставая, чтобы удержать, не дать порваться той тонкой ниточке, что еще связывала его с землей.

– Давай вспомним, почему ты не крестился раньше? Ты не можешь мне отвечать, но я чувствую, что ты где-то рядом со мной, во мне. Я действительно верю, что ты рядом. А где тебе еще быть, как не рядом со мной? Твое тело ждет меня в реанимации, а душа – кто знает, может, она сейчас сидит у меня на плече и вместе со мной всматривается в освещенную светом фар ночную дорогу, окаймленную гигантскими сугробами.

Ты не отказывался креститься, но и не спешил. Это казалось не таким уж важным, подождет, успеется, впереди еще целая жизнь. Крестить ребенка – важно, он маленький, слабый, ему ангел-хранитель нужен. Ну а взрослого – куда спешить. Уж коли жил некрещеным столько лет, месяц-другой ничего не изменит. То, что все изменить могут секунды, а жизни впереди может и не быть, в голову не приходит. А если и приходит, суеверно гонишь от себя эти мысли, еще и по дереву постучишь: т-т-т, с кем угодно, только не со мной…

Говоря о Боге, ты почти всегда повторял известную строку из песни Егора Летова: «Не бывает атеистов в окопах под огнем».

В палате АИР 4(1) хирургической реанимации твои «окопы под огнем» наступили. В тебе нет черноты и злости. Во многих есть, а в тебе нет. А еще ты начисто лишен востребованного сейчас свойства – предприимчивости. Ты как ребенок, не допускающий подлости в мире. Чудо не обойдет нас стороной, потому что если оно не будет даровано тебе – его просто нет.

Я должна успеть тебя крестить, потому что уверена: моя воля – это теперь наша с тобой общая воля. Твоя воля. А волю человека, находящегося между жизнью и смертью в реанимации, нельзя не исполнить.

– Господи, помоги мне крестить его! Не умирай, Медведь, жди меня, держись!

Вот и больница. Возле входа в приемный покой стояли трое знакомых охранников и курили. Те самые, что днем дежурили у центрального входа, внимательно приглядывались к нашей компании, сновавшей туда-сюда через вверенную им вертушку.

Охраняя приемный покой, «Чё», «Ну чё» и «Ничё» вполне могли дать мне от ворот поворот.

Решив подождать первую «Скорую помощь», которая будет подъезжать к приемному покою, я рассчитывала на то, что в Санкт-Петербурге ночь с пятницы на субботу богата происшествиями, и машина не заставит себя долго ждать. Не так давно, в ночь с пятницы на субботу, и Медведя привезли к этим дверям. Может быть, кто-то так же ждал «Скорую» у входа, чтобы проникнуть внутрь?

Казалось, с тех пор как случилось событие, разделившее нашу жизнь пополам, прошла целая вечность, которую я прожила здесь.

На улице подмораживало, я притопывала ногами и дышала на руки, чтобы согреться, в сумке на плече булькала святая вода в пластиковой бутылке. Посланец благой вести. Все это могло бы быть даже смешным, если бы не было проведенных в этих стенах дней, белого коридора, окна с низким выступом и железных стульев. Обручального кольца с засохшей кровью, его пухлой непослушной прохладной руки в ссадинах и отсутствия положительной динамики.

Окна реанимации, выходящие на улицу, были ярко и умиротворяюще освещены. Я представляла, как там внутри тепло и тихо. Только пахнет чем-то очень кислым.