Медсестра - [25]

«А все-таки я не зря сюда приезжала, многое тут повидав и немало полезного почерпнув, — повернувшись на другой бок и вздохнув, подумала Алена. — Когда бы я все это узнала, сидя в Мытищах, теперь и о серьезных вещах судить могу, да и на себя смотреть стала иначе...»

И последнее было правдой. Раньше она на себя как-то и не смотрела. Нет, заглядывала по утрам в

зеркало, замечая припухшие от недосыпания веки, но особой стати и красоты в себе не замечала. У них в хирургическом отделении имелись девчонки помоложе и посмазливее, а она так и оставалась «северной росомахой», как ее окрестил физрук за невероятные прыжки к кольцу. Одно время он уговаривал поступать в физкультурный, хоть и, вздыхая, оговаривался: «Конечно, этим надо было бы с двенадцати годков всерьез увлекаться, у тебя многие мышцы еще слабо развиты, а время упущено!» В школе парни только и пялились на ее крепкие бедра, ягодицы, хорошо развитую грудь, не обращая внимания на скуластое лицо с соломенной челкой, нависшей над светлыми, небесными глазами.

Уже потом, когда она убрала дурацкую челку, открыла большой красивый лоб, глаза, лицо сразу приобрело иные очертания, она совсем по-другому взглянула на себя, но это случилось уже в «Гранд этуаль», когда на второй или третий день после ее приезда мсье Мишель осторожно посоветовал ей переменить прическу: волосы гладко зачесывать назад, оставляя хвостик или пучок. Алена восприняла эту просьбу как приказ — и на следующий день предстала перед ним с открытым лицом, чем привела его в восхищение. Лишь после этого и сама, приглядевшись к своему новому облику, отметила не только его неожиданную перемену, но и странный магнетизм, появившийся на ее розовощеком личике.

Что ей нравилось в себе, так это шелковистая кожа, Кузовлев часами мог гладить ее спину и плечи. Сквозь тонкую кожу щек постоянно пробивался яркий румянец, он не затухал, окрашивая лицо волнообразно то рубиновыми, то алыми всполохами. В такие минуты оно притягивало к себе, и она чувствовала свою, власть над мужчинами. Она обратила внимание, как взгляд Виктора теплел и туманился при

встречах с ней, что свидетельствовало о его серьезном интересе, и у Алены взволнованно билось сердце.

И во многом благодаря мсье Лакомбу Алена действительно расцвела, обрела уверенность в себе, изменилась ее походка, осанка, речь. Сказалась и новая одежда. За полгода Мишель приодел,ее, даря кофточки, свитерки и блузки жены, оставшиеся после ее бегства. Они бесполезно пылились в шкафу, многие вышли из моды, но это были дорогие и качественные вещи, которые и со временем не теряли своего шарма и выделки. Точно так же, словно по наследству Алене перешла и косметика бывшей супруги, многие флакончики с духами были даже не распечатаны, но среди них нашелся и небольшой пузырек с «Шанель № 5», на дне которого чудом сохранилось несколько драгоценных капель, и их волшебный аромат окутывал Алену почти неделю. Судя по обилию всяких коробочек, тюбиков, баночек, мадам Фанни, их хозяйка, ни в чем себе не отказывала, тратя на косметику огромные деньги, но, воспользовавшись пудрой или кремом один-два раза, больше к ним не прикасалась. Мишель терпеливо переводил и объяснял сиделке назначение каждого крема — ночного, дневного, вечернего, его оттенки и особенности, благодаря чему Алена быстро и легко научилась разбираться в столь тонких вещах.

И вообще, эти полгода общения с мсье Лакомбом дали ей столько, что теперь ее родная тетка в Мытищах просто не узнает, а Варька будет охать и всему завидовать. Вот почему и обидно, что все закончилось.

Она сама не заметила, как заснула, проснувшись от веселого голоса молочника. Стефана за окном.

— Снег еще выпадет. В феврале, — задумавшись, вдруг отозвался садовник Анри, вообще не любивший

много говорить. — Лишь бы больших морозов не было!

Ровно в девять Алена, сделав строгое лицо, деловито вошла к мсье Лакомбу и увидела его одетым. Последние дни она помогала ему с утренним одеванием, а тут он сидел у стола, за которым они всегда завтракали.

Она молча выложила на поджаристые теплые круассаны масло, джем, сливки, налила себе и хозяину горячего кофе, села напротив, но ни к чему не прикоснулась, ожидая приговора, ибо сразу поняла: Мишель к нему подготовился: хозяин съел кусочек круассана с маслом и джемом, отхлебнул, кофе, доброжелательно посмотрел на Алену:

— Почему вы не завтракаете?

— Не хочется.

Он кивнул, словно его удовлетворил этот ответ. Снова намазал горячую булку маслом и добавил сверху ананасный джем. Не торопясь, с удовольствием съел, потому что именно так и стоило есть, ощущая букет ароматов и вкус пищи, — иначе никакого полезного усвоения, выпил, опять же наслаждаясь, чашку терпкого кофе и промокнул губы салфеткой.

— Мне трудно об этом говорить, это так ужасно, что мне даже... — Он покрылся красными пятнами, —Да, я хотел даже покончить с собой...

Он поднял чашку с кофе, но рука задрожала, кофе расплескался, пролившись на стол. Несколько капель попало и на брюки хозяина. Алена подскочила, пытаясь промокнуть их салфеткой.

— Не надо, ерунда, это домашние брюки! Алин, я прошу вас!