Медсестра - [22]

— И что, теперь? Сидеть сложа руки? — снова завелся хирург, подавленный рассуждениями Алены. — Да, согласен, со стороны это выглядит глупо. Нелепые подозрения и прочее! Но быть овечкой на заклание тоже не хочу! Может, поговорить с Грабовым? Он же не дурак!

— И предложить ему денег, — усмехнулась Алена.

— А почему бы нет?!

— Во-первых, он никогда не возьмет, а во-вторых, я никогда до такого унижения не дойду!

— А идти за него замуж по шантажу — это нормально, да?! — озлился Кузовлев.

— Дурак вы, Станислав Сергеевич!

Слезы блеснули в ее больших глазах, она подскочила, бросилась в прихожую, и не успел хирург опомниться, как Алену вынесло за дверь. Он выскочил следом, пытаясь ее удержать, но медсестра сбегала уже по лестнице.

— Я ему откажу, так и знайте! — выкрикнула она. — Вы сами меня к этому вынудили!

Резко хлопнула входная дверь, и на улицу в тапочках Кузовлев уже не побежал, понуро вернулся в квартиру, присел на обувной ящик, точно собираясь шнуровать туфли и бежать следом за своей помощницей, но что-то вдруг надломилось в его душе, он обхватил голову руками и в голос застонал от отчаяния.

Весь следующий день им с самого утра не удавалось встретиться. Хирург с восьми работал в операционной, двух больных надо было вытаскивать с того света, оперировать неотложно, а Нежнова сидела в

перевязочной, раздавала лекарства стационарникам, консультировала старушек, крутясь как белка в колесе..

После второй операции Семушкин затащил Кузовлева к себе, налил рюмку коньяка, тот выпил и, увидев, что на настенных часах главврача двадцать минут седьмого, выскочил оттуда как ошпаренный, но в ординаторской Алены уже не было, а вахтерша тетя Маша лишь развела руками: медсестра ушла минут двадцать назад.

— Двадцать минут? — обомлел он.

— Ну минут пять седьмого, но не. позже.

Станислав Сергеевич увидел, в окно «скорую», выскочил, заставив шофера мчаться следом, за медсестрой, оправдываясь тем, что она унесла нитки и нечем зашивать больного, которого он только что прооперировал.

— Как же так она нитки-то унесла? — недоуменно ворчал шофер.

Они короткой дорогой примчались к дому Нежновой, хирург ворвался в дом, но в горнице, кроме Аграфены Петровны, никого не нашел.

— А где...

— Не пришла еще! Скоро сваты придут, а ее нет! Хотите, подождите.

— Да нет, мне надо в больницу.

Он застыл на месте, не решаясь, что делать: то ли дожидаться Алену, то ли ехать обратно.

— Может, чайку? — видя нерешительность доктора, предложила Аграфена Петровна.

— Нет--нет, спасибо!

Он резко развернулся и вышел. Сел в «скорую».

— Ну что, забрали? — спросил шофер.

Кузовлев кивнул. Они двинулись назад, стали сворачивать с улицы, где жила Нежнова, как вдруг шофер заметил Алену, идущую к дому. Тормозить он

не стал, двинулся дальше, недоумевая про себя, какие же нитки забрал хирург, коли медсестры дома не застал. Не мулине же и не сапожную дратву? Но мрачному погруженному в свои раздумья хирургу эти сомнения выговаривать не стал. Яйцо курицу не учит.

Сваты явились в половине восьмого. Вместе с отцом Грабова пришел сам Ефим Матвеевич Конюхов, принес полусладкое шампанское и собственную клюквенную настойку. Аграфена Петровна, не ожидая увидеть главу администрации, засмущалась; на столе, мол, лишь скромное угощение, хотя из разносолов имелись соленые белые грузди, маринованные белые грибы, соленые огурчики, черемша, капуста, горячие, из печи, шаньги с картошкой, пирог с рыбой, редька белая, тертая со сметаной и чесноком, морковь с кедровыми орехами и с клюквой и прочая и прочая снедь. У гостей глаза разбежались, и они потребовали самогона, что тут же было исполнено, и минут двадцать пили за здоровье хозяйки, ее дочери да поминали добрым словом безвременно погибшего хозяина, которого и Конюхов, и Грабов-старший хорошо знали.

Ефиму Матвеевичу было известно, что хирург Кузовлев неровно дышит к медсестре, но Петру Грабову, лучшему бригадиру рыбацкой артели, воину-орденоносцу Конюхов отказать не смог. А потому, хорошо выпив и закусив, гости не мешкая приступили к делу. Воспели целую оду жениху, отметили красоту невесты, помянув добрым словом оба рода, которые так и просятся к соединению.

Аграфена Петровна, выпив пару рюмок сладенькой, но крепкой клюквенной настойки, раскраснелась всем лицом и согласно кивала речам гостей в знак подтверждения головой, искоса поглядывая, на

дочь, которая сидела с бесстрастным лицом, словно речь шла не о ней, а о ком-то постороннем.

Выпив за дом Нежновых, за стол — полную чашу, сваты словно выдохлись. Левый глаз Ефима Матвеевича после пятого стакашка самогона светло засверкал, а кончик носа предательски покраснел, и он умолк на полуфразе, уставившись на Аграфену Петровну и требуя ее немедленного ответа:

— Что уж говорить, — выдержав паузу, неожиданно громко запела она и прослезилась, — одна крови-ночка у меня на весь белый свет, так как ей счастья не желать, как о добром муже не думать. Жил бы Василий Терентьич, он бы уж рассудил строже, а у меня теперь одна забота — помочь с внуками да самой следом за мужем отправиться. Сниться что-то часто он стал в последнее время. Придет во сне, сядет в отдалении и молчит, пристально так смотрит, точно желает знать, каково без него. Видно, и я к нему скоро отправлюсь, примета такая. Он ничего не говорит, а все без слов понятно!