Медсанбат-0013 - [8]

— Место у кабины оставьте, — попросила Стома. — Там мы сядем.

— Оставим, сестрица, оставим, — крикнул из кузова Галкин. — Само тепленькое, само мягонькое.

И снова он напомнил Сафронову Михаила Алексеевича — его подопечного в госпитале, в дни учебы на военфаке.

Мысль о Михаиле Алексеевиче, об учебе, о военфаке промелькнула неожиданно и показалась далёкой, почти потусторонней. Здесь, в ночном прифронтовом лесу, был он, был его взвод, было ощущение неизвестности, а там, где-то далеко, почти в сказочном тылу, — свет, громко говорящее радио и все остальное.

— Кубышкин, — прервал свои размышления Сафронов. Он видел, что погрузка окончена, но ему хотелось услышать об этом, хотелось, чтобы все было как положено. — Кубышкин, как дела?

— Да вроде бы порядок. — Отвечайте как положено.

Даже в темноте было видно, как лейтенант передернул плечами.

— Товарищ капитан, погрузка закончена. Приемно-сортировочный взвод к выезду готов.

Сафронов посветил фонариком.

— Уложились. Не расходиться. Иду докладывать, И он побежал к штабу.

Штабной палатки уже не было. Но там, где она стояла, горел свет и виднелась группа людей. Среди стоящих Сафронов издали заметил плотную фигуру корпусного врача.

— Товарищ гвардии подполковник, разрешите обратиться к капитану».

Он доложил о готовности. Лыков-старший кивнул:

— Со мной поедете.

Сафронов был удивлен и огорчен приказанием. Ему хотелось быть со своим взводом, а вовсе не с командиром медсанбата. С чего это вдруг? Но приказание есть приказание.

— Разрешите передать команду лейтенанту Кубышкину?

— Передавайте.

6

Колонну вёл НШ. Сафронов с командиром должны были ехать на мотоцикле другой, более короткой дорогой.

— К рассвету будем на месте. Все рассмотрим и наших встретим, — объяснил свой план Лыков-старший.

Машины начали выходить на опушку. Запахло бензином. Из-за туч выглянула луна, блеснув на стеклах очков сидящего в одном из кузовов человека. Сафронову показалось, что это был Штукин, и он помахал рукой.

— Покедова, дядя Валя, — услышал он неожиданно дребезжащий басок Чернышева.

И тотчас «хирурги» затянули песню:

Прощай, любимый город,

Уходим завтра в море.

Её подхватили другие взводы:

И ранней порой мелькнет за спиной

Солдатский мешок вещевой.

Припев успели переделать, и Сафронов подумал: «Кто же автор?» Чувства Сафронова раздвоились. Было радостно, что наконец-то он медленно, но верно добирается до цели, и немножко грустновато: покидали обжитое место.

Колонна тронулась, и Лыков-старший сказал:

— Пошли.

В коляске уже кто-то сидел. Виднелись голова и плечи. По волосам, прикрывающим щеки, Сафронов догадался: женщина. И удивился. И еще более удивился, когда подошел и узнал в сидящей Галину Михайловну. Расспрашивать и выяснять ситуацию не было времени. Мотоцикл взрычал. Сафронов успел вскочить на заднее сиденье, схватился руками за резиновое кольцо. И они поехали.

Несколько минут он привыкал к положению, еще напрягался и обхватывал коленями упругое седло, но потом свыкся, понял, что бояться нечего. Машина катила по прямой дороге, слегка подрагивая и потряхивая на выбоинах. Сафронову был виден крутой затылок комбата, околыш его фуражки и мягкий профиль Галины Михайловны, отчетливо различимый в темноте. По обе стороны дороги стоял тихий лес. Он казался не живым, а декоративным, и все вокруг тоже было бы неживым и нереальным, если бы не гудение мотора, не звездочка, мерцающая над головой, не легкий запах пыли и сосны.

Звездочка то появлялась, то скрывалась за тучами, и Сафронову чудилось, что там, высоко над ними, кто-то не отпускает их из виду, мчится с зажженной фарой.

Тряхнуло так, что Сафронов чуть не вылетел из седла. Галина Михайловна ойкнула. А Лыков-старший крикнул:

— Корневище. Сейчас на проселочную выедем. Они и в самом деле выскочили на проселочную. На секунду выглянула луна, и дорога блеснула сероватой лентой. Мотоцикл загудел тише и ровнее. Сафронов молча сидел на своем сиденье, изредка скашивая глаза на Галину Михайловну. Она почувствовала его взгляд, повернула голову и улыбнулась.

Сафронов поразился: «Какие у нее белые зубы».

Было тихо и пустынно. Звездочка наверху исчезла.

И ничего живого как будто не было вокруг. Только они трое. Только машина. Только равномерное гудение мотора, которое никак не сливалось с этой тишиной и темнотой, казалось назойливым и чужим звуком.

Сафронову было как-то не по себе, непривычно и странно. «Быть может, мы заблудились? Быть может, тут прошли бои и лес полон мертвых людей?»

Из-за поворота показалась деревенька. Сафронов с надеждой вглядывался в темноту: ни огонька, ни звука... Неживые дома. Неживые постройки. Лишь на самом выезде вдруг пронзительно тявкнула собачонка. Сафронов никогда бы и не подумал, что он так обрадуется этому тявканью, этому обычному земному звуку. Галине Михайловне, вероятно, передалось его состояние. Она вновь повернулась и улыбнулась Сафронову.

Мотоцикл неожиданно чихнул, словно подавился пылью, затарахтел непривычно резко.

— Начинается, — пробурчал Лыков-старший.

Он остановил машину и, светя фонариком, висящим у него на груди, начал копаться в машине.