Медовый месяц - [5]

И я ее поцеловала, а Озирис так рассвирепел, что впился когтями ей в ногу. Я извинилась и выгнала его вон. Потом мы сели на диван, и она сказала: «Знаете, о чем я думала всю дорогу от Оксфорда? Мы с вами встретимся и, если все будет в порядке, у меня появится хоть кто-то, кому я, наконец, смогу рассказать о своих чувствах к Питеру. Только эта мысль не дала мне струсить и на полпути не повернуть назад». Бедный ребенок! Похоже, это действительно все, чего она хотела. Харриет была совершенно сбита с толку. Помолвка состоялась в воскресенье поздно вечером, и они полночи просидели рядом, бедняжки, а утром он должен был уезжать, не успев ничего устроить. И если бы не его кольцо, которое он в последний момент быстро надел ей на палец, все могло бы показаться ей сном. И после стольких лет, когда она вынуждена была держаться из последних сил, вдруг наступил момент полного покоя, можно было, наконец, хоть немного расслабиться. И теперь она не знала, что с собой делать. Рассказала, что не была так безудержно счастлива с самого раннего детства, и это немыслимое счастье ее совершенно опустошило. Я подумала, что она и в буквальном смысле, должно быть, опустошена: бедный ребенок с воскресенья ничего не ел и совсем не спал. Послала Эмили за шерри и печеньем и уговорила ее (я имею в виду Харриет) остаться с нами пообедать. Говорили о Питере до тех пор, пока мне уже не начал слышаться его голос: «Дорогая мама, ты меня любишь уж слишком сильно…» Харриет увидела портрет Питера, его тогда снимал Дэвид Беллецци. Фотография Питеру ужасно не нравится, и я спросила Харриет, что она о ней думает. Она ответила: «Здесь Питер — благопристойный английский джентльмен. Но совершенно не чувствуются ни его душа, ни его настроение. Вы со мной согласны?» Да, я согласилась с ней. (Не пойму, почему я ее до сих пор не выбросила, наверное, чтобы не обидеть Дэвида). Принесли семейный альбом. Очень обрадовалась, что она не ахала над его детскими фотографиями, не восторгалась кривенькими пухлыми ножками и розовыми щечками. Совершенно не выношу молодых женщин, которые стараются по-матерински опекать своих мужей. Хотя Питер был в детстве очень смешным. Особенно его вечно всклокоченные волосы. Но теперь-то он научился замечательно с ними обращаться, поэтому зачем ворошить прошлое? Ее внимание неожиданно привлекла одна фотография, которую Питер называет «Маленькая неприятность», или «Утерянная гармония». Она сказала: «Фотографировал кто-то, кто хорошо его знает. Это, наверное, Бантер?» Я удивилась, у нее какое-то седьмое чувство. Потом она призналась, что чувствует себя очень виноватой перед Бантером и надеется, что его сердце не разбито, потому что Питеру будет очень больно. Я ей честно ответила, что все зависит от нее самой и что я совершенно уверена, Бантер никогда не уйдет, пока его не оттолкнут. Харриет сказала: «Я никогда этого не сделаю. Никогда! Я не хочу, чтобы Питер терял хоть что-нибудь». Она ужасно расстроилась, и мы обе немного всплакнули, а потом подумали, как это, наверное, забавно, что мы сидим здесь и оплакиваем Бантера, и рассмеялись. Бантер, наверное, с ума бы сошел, если бы увидел такую картинку. Мы развеселились. Я дала ей другие фотографии и спросила, что они собираются делать дальше. Она ответила, что Питер точно не знает, когда вернется, но она решила постараться побыстрее закончить свою новую книгу, чтобы к приезду Питера у нее были деньги на свадебное платье. Попросила посоветовать ей хорошего портного (она хочет сшить что-то необыкновенное), но сказала, что должна осторожно отнестись к моему совету, потому что поняла, что я не представляю себе, сколько люди зарабатывают литературой. Какая я глупая и невежественная! Ведь так важно не обидеть ее гордость… В общем и целом, весьма обнадеживающий вечер. Позвонила перед сном Питеру. Мы болтали с ним долго и весело. Сказала, что надеюсь, в Риме не слишком пыльно и жарко, потому что жара ему не идет на пользу.

24 мая. Пригласила Харриет к чаю. Пришла Хелен, вела себя грубо и заносчиво. Когда я представила ей Харриет, сказала: «Ах, неужели! А где же сам Питер? Опять сбежал за границу? Он такой легкомысленный!» С важным видом рассуждала о Дэнвере и графстве и постоянно спрашивала: «Вы знаете таких-то и таких-то, мисс Вэйн? Как?! Неужели не знаете? О, это очень старые друзья Питера». «Вы любите охоту, мисс Вэйн? Нет? Какая жалость! Я очень надеюсь, что Питер не бросит охоту, ему это так полезно!» Харриет очень разумно отвечала на все вопросы «Нет» и «Конечно», без всяких объяснений или извинений, в которых всегда таится некоторая опасность (милый Дизраэли!). Я спросила у Харриет, как идут дела с книгой и помогает ли ей хоть чем-то Питер. Хелен сказала: «Ах, да! Вы, кажется, что-то пишете!» Как будто Харриет ей ничего об этом раньше и не говорила. Спросила, как называется книга, чтобы она потом могла взять ее в библиотеке. Харриет очень серьезно ответила: «Это очень любезно с вашей стороны, но, позвольте, я вам ее пришлю. Мне, как автору, положено шесть бесплатных экземпляров». В первый раз она вышла из себя, но разве можно ее винить? Извинившись за Хелен, когда та наконец ушла, я сказала, что очень рада, что мой второй сын женился по любви. Боюсь, что мой словарный запас безнадежно устарел, хотя я читаю много современных романов (не забыть спросить Фрэнклин, куда я подевала «Звезды смотрят вниз»).