Медовый месяц - [52]

Этим выражением пользуется Тереза, когда ей туго. Я никогда по-настоящему не понимала, что это значит, и однажды даже провела исследование: приставала к своим знакомым и спрашивала, что они скажут о такой фразе: «Жизнь – это чашка с вишнями»?

Дел сказала: «Просто берешь в жизни свою чашку вишен, это твоя судьба, ешь их по одной, а потом умираешь».

А Флора сказала: «Жизнь – что-то вроде веселой недолговременной и бессмысленной штуки».

Но я всегда думала, что эти слова означают совсем другое. Вот ты берешь в чашке одну поистине восхитительную, совершенную вишню, и она прямо-таки взрывается вкусом у тебя во рту. Но такой исключительный экземпляр идеальной нежности, идеальной мягкости и идеальной сладости попадается очень редко – и ты продолжаешь есть вишни, пытаясь найти еще одну такую же, как та невероятная первая. И время от времени – по мере убывания вишен в чашке – находишь точно такую же, но, поскольку это всего лишь вишня, это длится всего несколько секунд, и ты опять ищешь новую. В процессе поиска тебе, конечно же, приходится лопать и все водянистые, безвкусные, подгнившие вишни – и ты не успеваешь заметить, что чашка-то уже пустая. И у тебя болит живот.

Потом я подумала, что «жизнь – это чашка с вишнями» – не вполне подходящий девиз для моего правила три секунды не думать об Алексе. Ведь тогда и Эда придется считать подгнившей вишней, а он вовсе не такой, так что лучше взять девизом что-нибудь вроде «жизнь – это не примерка платьев». Но, подумав немного, я решила, что и это не совсем удачная мысль, поскольку она значит «пользуйся случаем», а если воспользоваться сегодняшним случаем, то я сейчас пойду и… Ой! Раз, два, три… О Боже! Так это выполнимо? В панике я растолкала Эда.

– Нам нужно немедленно лететь в Мексику, – сказала я.

Он застонал и, приоткрыв глаза, проговорил:

– Мне нравится этот чертов город. Давай останемся здесь на недельку, – после чего закрыл глаза и тут же снова заснул.

Я улеглась и закрыла глаза. Помню, как думала, что должна немедленно позвонить вниз и подтвердить наш вылет в Мексику, – и это все, что я запомнила. Я провалилась в глубокий мертвый сон после смены часового пояса, а когда проснулась, на улице было уже темно. Я немножко повалялась, мечтая о чашке чая «Эрл Грей». Я хотела перекатиться и позвонить дежурной, но о сложных телесных движениях не могло быть и речи. Сон, как оказалось, привел к катастрофе. Я чувствовала себя будто в кошмаре, когда надо бежать от чего-то и ты пытаешься убежать, а какая-то липкая патока тянет, тянет, тянет тебя вниз. Я просто лежала и думала о случившемся – и какого черта все это случилось? Я забыла про правило трех секунд и думала о том, что Алекс уехал, и о том, что я, возможно, потеряла, а Эд спал рядом со мной, и я чувствовала себя сумасшедшей и одинокой.

Наконец я решила позвонить Делле, рассказать ей всю историю и действовать так, как, по ее мнению, я должна действовать. Если она по-прежнему считает, что я должна рассказать Эду про Алекса, я так и сделаю. По крайней мере сброшу тяжесть с души.

Мне удалось взять себя в руки и набрать ее домашний номер. Безуспешно – автоответчик. Я позвонила на мобильник. Он переключился на голосовую почту. Я сказала: «Делла, ты мне нужна» – и на этом закончила.

В дверь постучали. В своем отупении я возомнила, что это горничная – она прочла мою мысль об «Эрл Грее», – но это оказался Пол. На нем был самый прекрасный наряд, какой я только видела. Под мышкой он держал крохотного пекинеса.

– Дорогая, – проговорил он. Я только уставилась на него.

– Я не помешал? – спросил Пол, осматривая меня и комнату. – Как поживаешь? Как медовый месяц?

Эти невинные вопросы о моем благополучии позволили мне осознать следующее: а) я вишу над пропастью на кончиках ногтей, и до дна далеко-далеко, б) я необычайно рада его видеть и в) я громко рыдаю.

– Прошу тебя, – сказала я сквозь слезы, – обними меня.

В этот момент проснулся Эд и увидел, как я дико вцепилась в Пола, словно девочка, не желающая идти в школу; фактически я попыталась спрятаться в его юбках – но на нем была лишь одна облегающая юбка, так что особого успеха я не добилась.

Пол несколько раз пробормотал в сторону Эда: «Женские проблемы!» – с убедительно деловым видом уволок меня в ванную и захлопнул дверь. Когда Эд в ярости забарабанил в дверь, Пол сказал, чтобы он не терял зря времени, а позаботился о крепком горячем чае.

– «Эрл Грей», – сумела я выдавить сквозь всхлипы.

Убедившись, что Эд ушел, Пол протянул мне туалетную бумагу и сказал:

– Возьми себя в руки, девочка: там твой муж.

– Это все ужасная ошибка, – ответила я.

– Старайся избегать клише, – посоветовал Пол, – они лишь снижают стиль, – и бесцеремонно швырнул собачонку в раковину. Он достал сигарету – французскую, без фильтра. – Когда я провел первую ночь с Онорией, я всю ночь проплакал. Жуткое бремя ответственности. Жуткое.

Я сообразила, что Онорией зовут собачонку.

– А теперь скажи Полли, что не так? Он бьет тебя, да? Завел мальчиков? На его любовницу положил глаз «Плейбой»?

– Нет, – ответила я, не сдержав улыбки.

– Нет? – удивился он, а потом довольно обыденно спросил: – Здесь можно курить? – и оглянулся, наверное, в поисках детекторов дыма.