Медный кувшин старика Хоттабыча - [11]
— Римейк чего? — спросил Леший.
— «Старика Хоттабыча». Помнишь, повесть такая была? И фильм.
— Конечно.
— Ну и вот. Писатель Лагин, автор Хоттабыча, в свое время прочел перевод английской книги «Медный Кувшин» Энстея. В ней джинна находит лондонский архитектор. Еще в начале века. И Лагин решил переделать ее под коммунизм. Тоже давно, аж в тридцать пятом году. Только там, в Англии, джинн злой и умный, а в «Хоттабыче» добрый, но глупый. И есть еще много разных отличий — но канва и многие события сохранены. И теперь этот Захаров заказал мне римейк «Медного Кувшина», который одновременно и римейк «Старика Хоттабыча» для нашего посткоммунизма. Поэтому моя книжка называется «Медный Кувшин Старика Хоттабыча», для преемственностей. Только лагинского Вольку, пионера, и энстеевского Горация Вентимора, архитектора, пришлось заменить на хакера. Для актуальности и модности. Среди вас есть хакеры? Было бы неплохо иметь прототип. А то я про это ничего не знаю.
Вернувшийся Джинн, который слышал последнюю фразу писателя, предложил в качестве прототипа себя.
— А ты хакер? — строго спросил писатель.
— Ну не так, чтобы прям хакер. Любитель.
— Вообще-то у тебя даже имя подходящее. То есть ник. С таким ником можно некисло интересного замутить. Ну смотри, сам напросился. Тогда поехали, посмотрим, как ты живешь — мама, папа, все дела. Люблю в гостях в начале мая, особенно люблю точить. Пора бы в шахту покидать. Счастье — есть!
— Он один живет, — сказал Леший, — и есть у него дома нет.
— О! — сказал писатель.
Сборы обошлись в некоторое количество времени и пива. В качестве гостей Джинна определились дополнительно двое — некто Гришан и Друид. Люди как люди.
Людей как людей могло быть и больше, но писатель строго ограничил их количество, сославшись на общую слабость задней подвески своего автомобиля. Сам автомобиль показался Джинну слишком хорошим для неудачливого бизнесмена, но писатель пояснил, что это из прошлого, когда он еще не был писателем и его «способности к нормальной материализации не были разрушены распиздяйством творческих процессов и поисков путей удовлетворения очищенным существованием». При этом писатель вел машину так, что холодок этого очищенного существования слегка протрезвил пассажиров и навел их на мысль, что надо добавить. Добавить решили водки — для надежности.
Квартира Джинна привела писателя в полный восторг. Еще в коридоре, втягивая носом воздух, он спросил:
— Один, значит, живешь. Квартира — от бабушки наследство?
— Ну да, — удивленно ответил Джинн.
— И ты, наверное, полгода всего здесь живешь…
— Ну да, а как ты догадался?
— Так это же видно, — уверенно заявил писатель.
— Видно, что именно от бабушки?
— Конечно. Что я, бабушек не видел, что ли. Дедушки так не живут. О человеке вообще можно многое сказать по тому, чем он себя окружает. Я, например, могу сказать, за что тебя с работы уволили.
— Откуда ты вообще знаешь, что меня с работы уволили?
— Я вообще много чего знаю, только что от этого толку?
Но на этом он не успокоился.
— Слушай, — сказал писатель, зайдя на кухню, — что ж ты сразу не сказал, что у тебя кофе нет, надо было взять в палатке.
— С чего ты взял, что у меня нет кофе? — удивился Джинн.
— Написано большими буквами при входе, — ответил писатель, — Я в основном кофе пью. Поэтому в гостях сразу могу определить, есть он или нет. А если есть, то примерно какой. Ну там — молотый или растворимый. И даже сорт. В такой обстановке кофе не живет. Это же круто. Чай в стакане завариваешь?
Джинн кивнул.
— Так, — продолжал писатель, — а это что? — Он указал на свалявшееся шерстяное одеяло под батареей. — Собака?
— Котята, — улыбнулся Джинн. — Братья.
— Предъяви братьев, — потребовал писатель. Братья явились сами. Они начали тереться о ноги писателя, проявляя ласку. Писатель слегка отстранился и осмотрел их критически.
— Мда, — сказал он.
— Прикинь, зажрались, — пожаловался Джинн, носком носка тронув алюминиевую миску на полу у мойки. — Гречневую кашу уже не едят.
Писатель посмотрел на Джинна исподлобья:
— А ты — ешь?
— Ну, — мыкнул Джинн с таким видом, будто нет на свете ничего естественнее и приятнее, чем есть гречневую кашу.
— Любишь, что ли? — продолжал подкоп писатель.
— Да куда деваться-то, — сказал Джинн. — Ну, вообще-то, вроде как да.
— А они, вообще-то, вроде как нет, — сделал вывод писатель. — Вот странно, правда?
Джинн не стал отвечать:
— От девушки братья? — спросил писатель.
— В каком смысле? — переспросил Джинн.
— Была девушка, — пояснил писатель, — принесла котят. Дескать, помирают, надо пожалеть. Ты повелся. Девушка-то осталась?
— Слушай, — опять удивился Джинн, — откуда ты все знаешь?
— Девушки не осталось, — продолжал писатель, явно наслаждаясь эффектом. — Котята, должен тебе сказать, тоже лишние. Будут мешать в седьмой главе. И вообще. Придется отменить.
— Как это отменить? — возмутился Джинн.
— Не волнуйся, на время. Дача есть у родителей?
Джинн кивнул.
— Шесть соток, сто километров от Москвы… — поддержал писатель.
— Сто сорок, — уточнил Джинн.
— Извини, — ухмыльнулся писатель. — Короче, надо для проформы еще осмотреть комнату. Одна комната? Но вопрос почти решен. Ты согласен?

Игорь Дуэль — известный писатель и бывалый моряк. Прошел три океана, работал матросом, первым помощником капитана. И за те же годы — выпустил шестнадцать книг, работал в «Новом мире»… Конечно, вспоминается замечательный прозаик-мореход Виктор Конецкий с его корабельными байками. Но у Игоря Дуэля свой опыт и свой фарватер в литературе. Герой романа «Тельняшка математика» — талантливый ученый Юрий Булавин — стремится «жить не по лжи». Но реальность постоянно старается заставить его изменить этому принципу. Во время работы Юрия в научном институте его идею присваивает высокопоставленный делец от науки.

Ну вот, одна в большом городе… За что боролись? Страшно, одиноко, но почему-то и весело одновременно. Только в таком состоянии может прийти бредовая мысль об открытии ресторана. Нет ни денег, ни опыта, ни связей, зато много веселых друзей, перекочевавших из прошлой жизни. Так неоднозначно и идем к неожиданно придуманной цели. Да, и еще срочно нужен кто-то рядом — для симметрии, гармонии и простых человеческих радостей. Да не абы кто, а тот самый — единственный и навсегда! Круто бы еще стать известным журналистом, например.

Юрий Мамлеев — родоначальник жанра метафизического реализма, основатель литературно-философской школы. Сверхзадача метафизика — раскрытие внутренних бездн, которые таятся в душе человека. Самое афористичное определение прозы Мамлеева — Литература конца света. Жизнь довольно кошмарна: она коротка… Настоящая литература обладает эффектом катарсиса — который безусловен в прозе Юрия Мамлеева — ее исход таинственное очищение, даже если жизнь описана в ней как грязь. Главная цель писателя — сохранить или разбудить духовное начало в человеке, осознав существование великой метафизической тайны Бытия. В 3-й том Собрания сочинений включены романы «Крылья ужаса», «Мир и хохот», а также циклы рассказов.

…22 декабря проспект Руставели перекрыла бронетехника. Заправочный пункт устроили у Оперного театра, что подчёркивало драматизм ситуации и напоминало о том, что Грузия поющая страна. Бронемашины выглядели бутафорией к какой-нибудь современной постановке Верди. Казалось, люк переднего танка вот-вот откинется, оттуда вылезет Дон Карлос и запоёт. Танки пыхтели, разбивали асфальт, медленно продвигаясь, брали в кольцо Дом правительства. Над кафе «Воды Лагидзе» билось полотнище с красным крестом…

Холодная, ледяная Земля будущего. Климатическая катастрофа заставила людей забыть о делении на расы и народы, ведь перед ними теперь стояла куда более глобальная задача: выжить любой ценой. Юнона – отпетая мошенница с печальным прошлым, зарабатывающая на жизнь продажей оружия. Филипп – эгоистичный детектив, страстно желающий получить повышение. Агата – младшая сестра Юноны, болезненная девочка, носящая в себе особенный ген и даже не подозревающая об этом… Всё меняется, когда во время непринужденной прогулки Агату дерзко похищают, а Юнону обвиняют в её убийстве. Комментарий Редакции: Однажды система перестанет заигрывать с гуманизмом и изобретет способ самоликвидации.

«Отчего-то я уверен, что хоть один человек из ста… если вообще сто человек каким-то образом забредут в этот забытый богом уголок… Так вот, я уверен, что хотя бы один человек из ста непременно задержится на этой странице. И взгляд его не скользнёт лениво и равнодушно по тёмно-серым строчкам на белом фоне страницы, а задержится… Задержится, быть может, лишь на секунду или две на моём сайте, лишь две секунды будет гостем в моём виртуальном доме, но и этого будет достаточно — он прозреет, он очнётся, он обретёт себя, и тогда в глазах его появится тот знакомый мне, лихорадочный, сумасшедший, никакой завесой рассудочности и пошлой, мещанской «нормальности» не скрываемый огонь. Огонь Революции. Я верю в тебя, человек! Верю в ржавые гвозди, вбитые в твою голову.