Медный кувшин - [8]

— Но если я не имею права говорить вам о своей любви?

— Но вы сказали!

— Я знаю, — сказал он тоном раскаяния. — Я ничего не мог поделать! Но я не собирался говорить. Это нечаянно сорвалось. Я вполне понимаю, как безнадежно…

— Конечно, если вы так уверены, то совершенно правы, даже не делая попытки.

— Сильвия! Неужели вы хотите сказать, что вам… что вам не все равно?

— Неужели же вы действительно не заметили? — сказала она с тихим и счастливым смехом. — Как глупо!.. И как мило!..

Он схватил ее руку, которую она оставила в его руке, вполне довольная.

— О, Сильвия! Значит, вы… Значит, вам не все равно! Господи! Но какое же я эгоистичное животное! Ведь мы не можем жениться! Ведь могут пройти годы, пока я буду вправе просить вашей руки. Ваши отец и мать и слышать не захотят о нашей помолвке!

— Разве нужно, чтобы они услышали о ней теперь, Гораций?

— Да. Это нужно. Я счел бы себя негодяем, если бы не сказал хоть вашей матери.

— В таком случае вы не должны считать себя негодяем, потому что мы сейчас пойдем вместе и скажем.

Сильвия встала и пошла в следующую комнату. Обняв мать, она сказала ей полушепотом:

— Мама, милая, это положительно ваша вина, потому что вы пишете такие длинные письма. Но… но… мы в самом деле не знаем, как это случилось… Только Гораций и я… мы как-то со-сватались. Вы не очень сердитесь, не правда ли?

— Я думаю, что вы оба крайне глупы, — сказала г-жа Фют-вой, освобождаясь из объятий Сильвии, и, обернувшись к Горацию, сказала: — Судя по тому, что я слышала, г. Вентимор, ваше положение не таково, чтобы жениться в данное время.

— К несчастью, нет, — сказал Гораций. — Пока у меня нет ничего в виду. Но удача может прийти когда-нибудь. Я не прошу у вас руки Сильвии до тех пор.

— А вы знаете, мама, вам ведь нравится Гораций! — уверяла Сильвия. — Я готова ждать его сколько угодно. Ничто не заставит меня отказаться от него, и я никогда не буду любить другого. Значит, видите, вы можете совершенно спокойно дать свое согласие.

— Боюсь, что я сама виновата, — сказала г-жа Фютвой. — Я должна была предвидеть это еще в Сен-Люке. Сильвия — наше единственное дитя, г. Вентимор, и я бы гораздо больше хотела видеть ее счастливой замужем, чем сделавшей так называемую «блестящую партию». Но тут как-то мало надежды… Я совершенно уверена, что ее отец не одобрит этого. Не нужно даже говорить ему… Он только рассердится.

— Раз вы не против, — сказал Гораций, — то вы и не запретите мне ее видеть?

— Мне кажется, я должна бы… — сказала г-жа Фютвой. — Но я ничего не имею против того, чтобы вы иногда приходили к нам, как обыкновенный гость. Только помните: пока вы не представите моему мужу документов, что вы способны содержать Сильвию, как она привыкла, формальной помолвки быть не может. Думаю, что я имею право просить вас об этом.

Было так ясно, что она права и гораздо более снисходительна, чем ожидал Гораций, — ибо он всегда смотрел на г-жу Фютвой, как на не особенно нежную и скорее светскую женщину, — что он принял ее условия почти с благодарностью. В конце концов, для него уже было достаточно того, что Сильвия отвечала на его любовь, и что ему было разрешено видаться с ней время от времени.

— Немного досадно, — сказала Сильвия задумчиво, после того, как ее мать вернулась к своему письму, а она и Гораций принялись говорить о будущем, — немного досадно, что вам не удалось приобрести хоть что-нибудь на этой распродаже. Это могло бы вам помочь относительно папы.

— Да «что-нибудь»-то я купил, только на собственный счет, — сказал он, — и не знаю, может ли это принести мне пользу в глазах вашего отца. — И он рассказал ей, как приобрел медный кувшин.

— И вы в самом деле дали за него много? — спросила Сильвия. — По всей вероятности, вы могли бы приобрести точно такой же, только лучше, у Либерти приблизительно за семь с половиной шиллингов! Вещи в таком роде не представляют для папы ничего интересного, если только они не грязны, не в ржавчине и не допотопно стары.

— А эта вещь как раз такая. Я только потому и купил ее, хотя она и не значилась в каталоге, что, мне показалось, будто она могла бы заинтересовать профессора.

— О! — воскликнула Сильвия, сжав свои хорошенькие ручки. — Если бы это было так, Гораций! Если бы ваш кувшин оказался поразительно редким и драгоценным! Я думаю, что лапочка был бы так восхищен, что согласился бы на все. Ах, вот его шаги… Он отпирает дверь. Теперь смотрите, не забудьте рассказать ему про этот кувшин.

По-видимому, профессор был не очень в духе, когда входил в гостиную.

— Мне очень досадно, что пришлось уйти и некому было занять вас, кроме жены и дочери. Но я рад, что вы остались. Да, я, конечно, рад, что вы остались.

— Точно так, как и я, — сказал Гораций и стал давать отчет о распродаже, чем не мог улучшить настроение профессора. Тот выпячивал нижнюю губу при некоторых отметках в каталоге.

— Жаль, что я не пошел сам, — сказал он. — Этот кубок, истинно прекрасный образец персидской работы шестнадцатого века, пошел всего за пять пеней! Я бы охотно дал бы десять. Вот, вот! Я думал, что на ваше суждение можно больше полагаться!

— Если припомните, вы поставили мне строгие пределы относительно цен, которые назначили сами.