Медный кувшин - [4]

По мнению Горация, это, конечно, было лучше, и он решил зайти вечером, чтобы дать отчет о своем поручении. Оставался вопрос о деньгах на тот случай, если бы тот или другой предмет остался за ним; ему пришлось признаться, что в данный момент у него не наберется и десяти фунтов. Тогда профессор вынул из бумажника ассигнацию на такую сумму и вручил ее ему с видом благодетеля, помогающего достойному бедняку.

— Не превышайте назначенных мною цен, — сказал он, — так как сейчас я не располагаю большими деньгами, и, пожалуйста, назовите у Гаммонда свою фамилию, а не мою. Если публика узнает, что я покупаю эти вещи, то набьет цену. Теперь же не буду задерживать вас, тем более, что время бежит. Я уверен, что вы постараетесь для меня как можно лучше. Итак, до вечера!

Несколько минут спустя Гораций ехал в Ковент-Гарден на лучшем извозчике, какого мог достать.

Профессор требовал от него несколько более, чем ему давало право их знакомство, и был слишком уверен в его согласии, но что из этого? Как-никак, ведь это был отец Сильвии.

«Даже с моей удачливостью, — думал он, — мне надо бы купить хоть одну или две из отмеченных вещей; суметь бы только угодить ему — и отсюда могут быть последствия!»

В таком радужном настроении Гораций вошел в общеизвестный аукционный зал Гаммонда.

2. ДЕШЕВАЯ ПОКУПКА

Несмотря на то, что был уже час завтрака, когда Вентимор прибыл в Гаммондов аукционный зал, но огромная стеклянная галерея, где происходила продажа обстановки и имущества покойного генерала Коллингама, оказалась переполненной, что показывало, что скончавшийся офицер бы известен, как знаток.

Узкие, обтянутые зеленой байкой столы под эстрадой аукциониста были заняты профессиональными торговцами, в их числе попадались и женщины, которые сидели с бумагой и карандашом в руках, являя то наружное безразличие и внутреннюю настороженность, какие можно подметить в залах Монте-Карло. Вокруг стояла спокойная толпа деловитых людей, по большей части покупателей различного типа.

На скамье, похожей на учительскую кафедру, сидел аукционист, производивший продажу с беспристрастием судьи и достоинством, не допускавшим, даже при самых похвальных замечаниях, ни малейшего оттенка энтузиазма.

Лучи октябрьского солнца, проникая сквозь стеклянную крышу, золотили тусклые газовые рожки и наполняли пыльную атмосферу бледным золотом.

Но все-таки полное отсутствие возбуждения в толпе, спокойный и ровный голос аукциониста и случайный жалобный выкрик носильщика: «Вещь здесь, господа!» — если какой-нибудь предмет был слишком тяжел для передвижения, — все это подействовало угнетающим образом на обычно живого Вентимора.

Гораций знал, что коллекция в целом не имела большой ценности, но скоро стало ясно, что и другие, кроме профессора Фютвоя, отметили все действительно замечательные вещи, какие там были, и что профессор пометил цены значительно ниже тех, которые, казалось, были готовы за них дать.

Вентимор делал свои надбавки с наивозможной скромностью, но время от времени встречал такую конкуренцию по поводу какого-нибудь дырявого фонаря из мечети, гравированного кувшина или древней фарфоровой черепицы, что быстро достигал положенного ему предела и утешался единственно тем, что вещь окончательно продавалась почти вдвое дороже профессорской оценки.

Несколько торговцев и перекупщиков, отчаявшись выгодно приобрести что-либо, ушли, бормоча проклятия; большинство же из тех, кто еще оставался, перестало серьезно интересоваться происходившим и утешалось дешевыми остротами при всяком удобном случае.

Продажа медленно подвигалась вперед; от постоянного разочарования и голода Гораций почувствовал усталость и был очень рад, когда толпа поредела и ему удалось сесть за один из крытых зеленою байкой столов; тем временем небо из синевато-серого стало темно-серым от надвигавшихся сумерек.

Пара добродушных Бирманских Будд была только что пущена с торгов и с задумчивой, загадочной улыбкой переносила унижение пойти за девять с половиной шиллингов. Гораций ждал только последней из отмеченной профессором вещи: древнеперсидского медного кубка, выложенного серебром и с надписью из Гафиза, вырезанной по краям.

Предел, до которого ему было разрешено дойти, состоял в двух фунтах и десяти шиллингах, но Вентимору так отчаянно не хотелось вернуться с пустыми руками, что он решил прибавить лишний соверен, если это будет необходимо, и, конечно, умолчать об этом.

Однако, когда кубок был поставлен на стол, то цена скоро возросла до трех фунтов десяти, до четырех фунтов десяти, до пяти фунтов, до пяти гиней; за эту последнюю сумму он и был приобретен бородатым мужчиной, который сидел справа от Горация и немедленно начал рассматривать свою покупку более снисходительным взором.

Вентимор сделал все, что мог, и потерпел неудачу; ему не было причины оставаться дольше, но все-таки он продолжал сидеть, единственно из усталости и нежелания двигаться.

— Теперь номер 254, господа, — машинально проговорил аукционист, — большой ящик от египетской мумии, красиво… Нет, прошу извинения, я ошибся. Эта вещь по какому-то недоразумению не попала в каталог, хотя ее следовало внести. Все, что сегодня продается, господа, принадлежало покойному генералу Коллингаму. Назовем это: номер 253, античный медный кувшин. Интересная вещь!