Медный гусь - [17]

— То тятька мой, — отозвался Семен, приблизившись.

— Вон, значит, как… Что ж, Семен Семеныч, отец твой человек уважаемый, и ежели ты в него пошел, то и тебе мое добро пожаловать.

Дьяк обвел гостей взглядом — отца Никона, Рожина, Семена Ремезова, остановился на сотнике, произнес задумчиво:

— Что ж у вас за дело такое важное, ежели вы помимо ружей церковь с собой прихватили, науку, да еще и лучшего на всю Югру следопыта?

— Об том позже, Петр Васильевич, — ответил Мурзинцев. — У нас хворый в струге, надобно ему уход обеспечить.

— Сейчас все будет, — дьяк засуетился, раздавая ямщикам указания, и уже через полчаса струги были надежно пришвартованы, припасы перенесены в амбары и заперты, караул у причала выставлен, хворый стрелец Егор Хочубей определен в избу одного из местных до выздоровления, а тобольчане устроены на ночлег. Только Рожин с Мурзинцевым спать не легли, а отправились по приглашению Петра Васильевича в приказную избу, на беседу с дьяком.

Полежалый рассказал гостям, что недавно рыбаки принесли весть, будто по Конде вниз к Иртышу идет ватага лиходеев, и за атамана у них Яшка Висельник, матерый вор и убивец, прозванный так, потому что его подельники удавить пытались, да так до конца и не удавили. Зато он их потом всех перерезал. Потому на причале ямщики круглосуточно с ружьями дежурят. Сотник сказал, что об этом требуется известить Тобольск, Сургут и Березов. Полежалый ответил, что гонцов уже разослал.

— Слыхал я про этого Яшку, — сказал Рожин. — На руках его крови больше, чем воды в Иртыше. Ежели он по Конде идет, стало быть, от Уральских дозоров тикает. В Тобольск им идти резона нет, там казаки их и на берег не пустят, прямо на воде постреляют. В Сургуте тоже гарнизон добрый стоит, так что Яшка, думаю, к Северной Сосьве рвется, там у него шансов мимо Березовских дозоров проскочить поболе.

— Нам тут только воров не хватало! — с досадой выпалил Мурзинцев.

— Не переживай, Степан, я с этим управлюсь, — заверил дьяк. — Мы тут хоть и без гарнизона, да три десятка мужиков имеем, и все при ружьях. К нам они не сунутся.

— Зато мелкие деревеньки вырежут, с них станется.

— Дальше Самаровского не пустим. С утра речные дозоры организую, перехватим.

Затем Мурзинцев поведал дьяку, что цель их похода — Белогорские кумирни и идолы, которые на них хранятся. Полежалому сотник доверял, потому как знал его давно, да и помощь дьяка путникам требовалась. Петр Васильевич удивился, на что государю вогульский идол, но с расспросами не приставал, понимая, что Мурзинцев и сам до конца мысль государеву не разумеет.

— Остяки-вогулы в Самаровском есть? — спросил Рожин.

— Околачивались, было их шесть душ, все вогулы, но три дня, как ушли.

— Ушли куда?

— Да бог их знает, вниз по Иртышу, к Оби. У них небольшой дощаник со съемным парусом.

— Что ж ты не дознался, чьи они, к какой волости приписаны? — спросил сотник в недоумении.

— У меня указа бдеть за иноверцами нету. До осеннего ясака они вольны гулять, кому куда хочется.

— А дед промеж них был? — допытывался Рожин.

— Кажись, был, а что?

— А выглядел как? Волосы в косы собраны, на голове очелье с бубенцами?

— Ну да, и что с того? Они все волосы в косы собирают, а к одеже пришивают кто что придумает.

— А то. Думаю я, что дед тот — шаман Агираш.

Дьяк в изумлении на толмача уставился, потом рассмеялся.

— Да ты, Алексей, никак мухоморов объелся! — сказал он сквозь смех. — Агираш — то сказка вогульская. Она меж них уже второй век ходит. А спроси любого вогула или остяка, видал ли он того шамана, так сразу в отказ.

— Может, потому и в отказ, что видали, — не согласился Рожин.

— Ладно, с шаманом разберемся после, — прервал спор Мурзинцев. — Что вогулы тут делали? К кому ходили? Об чем выведывали?

— У нас тут купец Сахаров свою лавку держит, вот к нему и ходили. Торговали, наверно. Что им тут еще делать. Выведывать — ничего не выведывали, иначе я б знал. Вогулы народ молчаливый, недоверчивый, ежели с расспросами к кому пристают, такое сразу подозрение вызывает.

— С утра навестим купца, узнаем, чего он вогулам продал, — сказал Мурзинцев толмачу, тот кивнул.

Дальше перешли к хозяйским делам. Рожину при этом присутствовать надобности не было, он спать отправился, а сотник с дьяком сидели до самого утра. Хоть Полежалый и добрым товарищем Мурзинцеву был, но служба есть служба, так что сотник грамоты проверял тщательно и на жалобы дьяка о том, что посевное поле всего одно и родит через год и мало, особо внимания не обращал.

Самаровский ям стоял на перекрестии трех путей, между Тобольском, Сургутом и Березовом; откуда бы ни шли купеческие караваны, Самаровский миновать им было никак нельзя, и это приносило селению добрую и стабильную прибыль. А помимо купцов, посельные ямщицкой гоньбой себе казенный рубль зарабатывали, по весне и осени много рыбы ловили, в тайге птицу и зверя брали, кедровый орех и ягоды собирали. Да и вогулы с остяками на гостиный двор часто захаживали, рыбу, икру и пушнину на продажу приносили. Хлеба в самом деле не хватало, потому как земли сибирские на хлеб не плодовитые, зато прочей провизии было в избытке. Даже чай и табак тут не переводились, хотя если русские чай у купцов покупали охотно, то почти весь табак скупали остяки.