Медноголовый - [11]

Его дико трясло тогда, он находился на грани истерики, но он знал, что на одной чаше весов смерть этого несчастного маркитанта, а на другой — смерть самого Натаниэля и его ребят.

Адама передёрнуло:

— Не могу представить себя убивающим человека ножом.

— Мне и представлять было тошно, — сознался Старбак, — Труслоу настоял, чтобы я потренировался на предназначенных в ротный котёл свиньях, и это оказалось противно, однако не так страшно.

— Господь Всемогущий, на свиньях?!

— Причём на молоденьких. Невероятно трудно себя пересилить. Труслоу делает это шутя, но он всё делает шутя.

Мысль воспитывать навыки убийства, лишая жизни свиней, показалась Адаму рациональной. Омерзительно рациональной.

— Почему ты того торговца просто не оглушил, Нат?

Старбак криво ухмыльнулся:

— Я должен был быть уверен, что он не поднимет тревогу, понимаешь? Жизни моих парней зависели от его молчания, а ведь я — их командир. Командир в ответе за своих людей, таково главное правило солдатского ремесла.

— Главному правилу тебя тоже научил Труслоу?

— Нет. — удивлённо ответил Натаниэль, — Правило-то очевидное, разве нет?

Адам смотрел на друга и думал (в который раз за годы их дружбы?) о том, насколько же они разные. Они накоротке сошлись в Гарварде, привлечённые друг в друге качествами, которых, по их мнению, не хватало самим: Старбаку — болезненной совестливости и рассудительности Адама, Адаму — способности Ната жить чувствами. Эта абсолютная несхожесть крепчайшим цементом скрепила их дружбу, разрушить которую не смог даже возненавидевший Старбака после Манассаса отец Адама. О Фальконере-старшем и спросил сейчас Натаниэль, поинтересовавшись, насколько велики шансы полковника получить под начало бригаду.

— Джо готов дать ему бригаду хоть сейчас. — пожал плечами Адам.

«Джо» — это был Джозеф Джонстон, командующий Виргинской армией Конфедерации.

— Только к Джо президент мало прислушивается. Ему нравятся колыбельные, которые поёт «Бабулька Ли».

Генерал Роберт Ли, начавший войну в ореоле народного героя, за неудачную кампанию в западной Виргинии удостоился малоприятной клички «Бабулька Ли».

— А Ли продвигать твоего отца не намерен?

— Так мне рассказывали. Его больше устроит, если отца отошлют уполномоченным в Англию. — Адам ухмыльнулся, — Надо ли упоминать, какое из двух возможных назначений вызывает больший отклик в сердце матушки? Думаю, перспектива файф-о-клока у королевы мигом гонит всю матушкину невралгию.

— А твой отец жаждет командовать бригадой?

Адам кивает:

— И, конечно, хочет обратно свой Легион. — последнее он добавил специально для Ната; нетрудно было догадаться, что того волнует, — А если он вернёт себе бразды правления Легионом, то потребует твоей отставки. Он всё ещё убеждён, что ты застрелил Итена.

Итеном звали жениха Анны, дочери Фальконера.

— Его убило прямым попаданием картечи.

— Ты это знаешь, я это знаю, а отец верит, что Итена убил ты, и он тебя в покое не оставит.

— Тогда лучше уж пусть едет в Англию и порадует твою матушку чаепитием с королевой.

— Тебе что, так мил Легион? — удивился Адам.

— Легион мне подходит. И я Легиону подхожу. — уклончиво ответил Старбак.

Некоторое время оба молчали под аккомпанемент далёкой стрельбы. Потом Адам разомкнул уста:

— Твой брат… — поколебавшись (очень уж деликатную тему затронул), повторил, — Твой брат. Он надеется, что ты вернёшься на Север.

— Мой брат? — изумился Старбак.

Его старший брат Джеймс угодил под Манассасом в плен. Держали его в Ричмонде, и Натаниэль регулярно посылал брату книги, но сам не ездил ни разу. Обратись Натаниэль с просьбой об отпуске для свидания с братом, начальство бы ему не отказало. Но он не обращался. Ни разу. Разрыв с роднёй не дался ему легко, и бередить эту рану встречей с братом Старбак не имел ни малейшей охоты.

— Ты виделся с ним?

Адам кивнул:

— По службе.

Фальконер-младший объяснил другу, что в его обязанности входит составление списков пленных офицеров-янки для последующего обмена их на взятых в полон северянами южан.

— Мне приходится часто бывать в Ричмондском узилище, и на прошлой неделе я встречался с Джеймсом.

— Как он?

— Худой, бледный, однако полон надежд выйти по обмену на свободу.

— Эх, Джеймс, Джеймс…

Натаниэль до сих пор не мог поверить, что его старший брат, скрупулёзный и педантичный, надел военную форму. Джеймсу, чувствующему себя в дебрях законов и судебных прецедентов, как рыба в воде, присущий солдатчине дух авантюризма был чужд и ненавистен.

— Он волнуется о тебе… — сообщил Адам.

— Я о нём тоже. — соврал Натаниэль, соображая, как бы перевести разговор на другую тему.

— Его бы порадовала весть о том, что ты посещаешь молитвенные собрания. Он беспокоится, не поколебался ли ты в вере. В церковь каждую неделю ходишь?

— Там, где удаётся. А ты? Сам-то как?

Адам расплылся в улыбке, покраснел, открыл рот, но вместо ответа засмеялся. В нём явно боролись стеснение и желание поделиться с другом новостью личного свойства.

— Я… Отлично я. — наконец, выдавил он из себя.

Новость была написана у Адама на счастливой физиономии, и Натаниэлю осталось лишь поставить диагноз вслух:

— А ты влюблён.

— Да. Ну, то есть, наверное… В общем, да.