Медиум - [23]

– Увидимся обязательно. Вполне возможно, что твои показания надо будет уточнить. Поэтому дай-ка мне свой адрес.

(Девушка в бело-оранжевой ветровке все-таки не прошла по сложному маршруту, там, где хотела. Растопырив руки-ноги, она что-то пискнула, оторвалась от скалы и плавно съехала по веревке вниз.

– Ничего не получается, – чуть не плача сказала она и сняла с головы каску. Огненно-рыжие (не поворачивается язык сказать «каштановые») волосы вспыхнули ореолом, засветились, будто лучи миниатюрного солнца.

Ее спутник рассмеялся и ласково потрепал девушку по плечу.

– Выйдет. Теперь уж точно.

– Я же «слиняла».

– Самое трудное ты сделала. Там осталось всего-то два шажка.)

– Это совсем рядом, – с радостью сказала Света. – От речного вокзала три остановки, на «пятнашке». Советская, 10, квартира 5. Легко запомнить, правда?

Он черкнул в блокноте. Надо же, Советская. Не переименовали в какую-нибудь имени Гришки Распутина. Вряд ли, конечно, из идейных соображений, просто руки не дошли.

– Маму зовут Надежда Васильевна, а папу – Альфред Карлович. Они будут вам рады.

– Ругать не будут? Скажут, мол, приличная семья, а к дочке милиционер приходил.

– Вы же не милиционер. Вы следователь, это совсем другое. И формы у вас нет.

– Ну почему же. Если хочешь, приду в форме.

Она склонила голову набок, что-то прикинула и ответила:

– Нет. Вам костюм идет больше.

Зря отпустил.

Туровский признался себе, что дело тут не в ценном и единственном свидетеле (свидетеле чего? Заскрипевшая дверь могла открыться просто от сквозняка). Убийца был в санатории. Возможно, наблюдал из окна, как Сергей. Павлович беседует с девочкой. Более чем вероятно, что сочтет её опасной для себя.

«Да брось! Неужели ты допускаешь, что он её вы следит?»

Тамару, однако, выследил.

Но ведь он наверняка наемник. Пришел, сделал дело, ушел восвояси.

Он не ушел. Санаторий никто не покидал.

Туровский помотал головой, словно лошадь, отгоняющая слепней. А внутренний голос назойливо шептал: «Ты одну ошибку уже допустил, два трупа лежат в номере наверху. Самоуверенности не поубавилось?»

Глава 6 ЯЧЕЙКА ОБЩЕСТВА

Она его не забыла.

Игорь Иванович поднял глаза от заваленного книгами письменного стола и посмотрел в окно. «Забавно, – подумал он, – но меня сей факт до сих пор ещё где-то беспокоит. Ну, не беспокоит, это сильно сказано… Но и равнодушным не оставляет. Все мужчины – собственники».

Гоги смотрел на Аллу восторженно, ещё с того студенческого бала, и их отношения строились исключительно в духе женских романов лучших беллетристов: и слова ей шептал, и розы кидал к ногам со страстностью истинного грузина (пардон, мегрела), и весь мозг продолбил своим знатным происхождением:

– Шеварднадзе, Сулаквелидзе – это не истинные грузины. Так, плебеи. А моя фамилия… Ты только послушай, как звучит: Начкебия! Будто молодое вино.

Ужас какой.

– Значит, я буду Алла Федоровна Начкебия? С моей-то рязанской физией?

– У тебя далеко не рязанская физия. Я уже решил: жить будешь пока у нас в доме, а потом построим собственный. Когда мой старший брат женился (жену взял из богатого села), отец молодым построил дом и подарил две машины: брату «Вольво», а жене его – «Жигули» – «девятку».

Этим он все и испортил. Алла в горы боялась ехать, даже «девятка», сверкающая в воображении, не прельстила. Дом, рассуждала она. А что дом? Золотая клетка, не выйти. А вдруг у него уже там целый гарем? Зух-ра, Зульфия… Кажется, у них разрешено многоженство?

Вслух Алла своих мыслей не высказывала: внимание Гоги ей льстило. Все-таки первый красавец факультета, девки табунами с ума сходят, а он бегает за ней, заглядывает в глаза, с улыбкой джентльмена выполняет все её капризы. И – конфеты, цветы, снова конфеты, снова цветы. Вся группа уже готовилась к близкой свадьбе. Общежитие ходуном ходило. Только соседка по комнате Ирка Сыркина заметила некоторую обреченную грусть в глазах подруги. Забросив длинное костлявое тело на кровать и сдерживая нервную зевоту, она сказала:

– Ты что-то вроде и не рада.

И Алла моментально выложила все, залившись слезами на плече подруги.

– Вообще-то в твоих рыданиях рациональное зерно есть, – задумчиво сказала Ирка, натура, лишенная сантиментов. – Ахи-вздохи хороши до свадьбы. А дальше превратишься просто в красивую игрушку. Они же там дикие все. Дети гор.

– А что делать? Гоги вот-вот защитится, скоро распределение. Игорька Колесникова хватай.

– Игорька? – Алла чуть не рассмеялась. – Этого рохлю? Тоже придумала.

Подруга лишь вздохнула.

– Дура – дура и есть. Ты мужа выбираешь или скаковую лошадь? Смоляков, наш декан, говорил, что у Колесникова дипломная работа тянет чуть ли не на кандидатскую. Его наверняка оставят на кафедре, потом аспирантура, потом докторская. А твой Гоги до конца жизни будет мотаться по экспедициям. И, самое главное, подруга: у нас в стране, конечно, все народы живут одной дружной семьей, однако… – Ирка понюхала пальцы, сложенные щепотью, и скривилась. – Грузин!

– Мегрел.

– Да один пень. Тебя там не примут. И обратно вернуться не сумеешь. А насчет Игорька подумай.

Сам Игорь, конечно, в такие тонкости посвящен не был – Девушки им никогда не интересовались, за исключением стандартного студенческого «дай списать!». И он был просто ошарашен, когда Алла после занятий подошла (сама!) и милостиво разрешила проводить её до общежития (она никогда не говорила «общага», «степуха», «препод», очень тщательно следила за лексиконом).