Медичи. Крестные отцы Ренессанса - [81]

Но Пьеро — не Лоренцо Великолепный, ни по характеру, ни по удачливости. А Карл VIII — не впечатлительный Ферранте, которого было так легко потрясти актами героизма. Даже тогда поездка Пьеро рассматривалась, по преимуществу как жест отчаяния, а не мужества. Прибыв в штаб-квартиру Карла в Сарцанелло, он не нашел приема, какой обычно оказывают героям; напротив, его встретило плохо скрываемое презрение. Карл сразу же потребовал права занять портовые города Пизу и Ливорно и оставаться столько, сколько потребуется для окончания «предприятия». Ну а Пьеро, в отличие от отца, который умел показать себя даже в безнадежной ситуации, вел себя как побежденный: к тайному изумлению и удовлетворению Карла, он согласился на все его требования. Как и Лоренцо, Пьеро хотел спасти город, но у него не было способности рассмотреть ситуацию в более широкой перспективе. Карл отчаянно нуждался в обеспечении тылов, что позволило бы ему избежать возможного окружения, а затем спокойно отвести назад войска во Францию. И хотя сил у Пьеро было значительно меньше, поторговаться он мог, козыри у него были, и покажи он характер, вполне сумел бы завоевать уважение короля французов. Они, не исключено, могли бы даже достичь согласия, выгодного для обоих. Но этого не произошло, и поведение Пьеро дорого ему обошлось.

8 ноября 1494 года, после двухнедельного отсутствия, Пьеро вернулся во Флоренцию. Появившись в Палаццо делла Синьория для отчета о результатах своей миссии, он был потрясен встречей: перед ним буквально захлопнули двери. Синьория нашла наконец того, на кого можно возложить вину за собственное бездействие и беспомощность. Переговоры, проведенные Пьеро, были сочтены актом измены, а сам он объявлен предателем. Оснований для таких обвинений было немного, тем более что исходили они от людей, готовых капитулировать, даже не попытавшись поискать иного выхода; но Флоренция была охвачена паникой и истерией, нужен был козел отпущения, и на эту роль назначили Пьеро.

Покуда Пьеро и его вооруженные спутники оставались на площади перед дворцом, не зная, что предпринять, синьория велела звонить в колокола. Глухие звуки, зародившись на колокольной башне, поплыли по городу, сзывая жителей на площадь; но события уже разворачивались своим чередом. Стекавшиеся на площадь люди глумились над Пьеро и его людьми, швыряли в них камнями и отбросами; вскоре они уехали, ища укрытия под сводами палаццо Медичи. Издали, со стороны площади, доносился рев толпы. Синьория вынесла свой вердикт: Пьеро де Медичи и его брат Джованни объявляются предателями отечества.

Девятнадцатилетний кардинал Джованни вернулся из Рима во Флоренцию сразу, как узнал о том, что брат направляется к французскому королю. Сейчас он пытался хоть как-то расшевелить Пьеро, но безуспешно: обескураженный сначала провалом своей миссии, а затем реакцией флорентийцев, тот буквально впал в прострацию. Для него это было слишком сильное испытание. Джованни решил взять дело в свои руки и в сопровождении вооруженного отряда верных Медичи людей выехал в город со знаменитым кличем Медичи: «Palle! Palle!» Но ответом был лишь глухой ропот толпы и ответный клич: народ и свобода! Оставаться на улицах становилось все опаснее, и Джованни со своими людьми поспешил вернуться в палаццо Медичи; массивные двери захлопнулись за ними.

В предрассветные часы 9 ноября 1494 года, под покровом темноты, Пьеро де Медичи вместе с женой и двумя детьми проехал пустынными улицами к воротам Сан-Галло и покинул город. Тем временем кардинал Джованни и последние из оставшихся верными Медичи людей собирали во дворце драгоценности, которые можно было вынести. Затем, говорят, переодетый в монаха-доминиканца, Джованни доставил их в монастырь Сан-Марко. Выбор может удивить, ведь, хотя этот монастырь традиционно оставался цитаделью Медичи (Козимо тоже хранил тут драгоценности перед высылкой из города), приором теперь был Савонарола. Впрочем, некоторые из монахов сохранили, надо полагать, верность Медичи, потому кое-что из спасенных Джованни вещей дошло до нас через позднейшие источники из круга Медичи. Сделав, что мог, Джованни тоже бежал из города, все еще в монашеском одеянии. На следующий день синьория официально обнародовала указ, согласно которому Пьеро де Медичи и его семья изгоняются из Флоренции навечно, и объявила награду в 4000 флоринов за голову Пьеро и 2000 за голову Джованни. Козимо де Медичи предсказывал: «Через пятьдесят лет нас, Медичи, вышлют из Флоренции». Он ошибся — прошло всего тридцать. 

17. КОСТРЫ ТЩЕСЛАВИЯ

История сурово судила Пьеро де Медичи, именуемого отныне Пьеро Невезучий. Утверждая, что его неудачи как правителя порождены слабохарактерностью, Пьеро сравнивают с тремя предшественниками, главенствовавшими во Флоренции на протяжении шестидесяти лет, и находят, что ему решительно недоставало хватки политического деятеля и точности в оценке людей. Это несправедливо, потому что такой суд не учитывает благоприятных обстоятельств, выпавших на годы правления Козимо Pater Patriae (Отца Отечества), Пьеро Подагрика и Лоренцо Великолепного, а равно обстоятельств чрезвычайно неблагоприятных, что постоянно преследовали Пьеро Невезучего. Пусть он и лишен был той исключительно сильной воли, что отличала, хотя и по-разному, Козимо и Лоренцо, одним этим его провала не объяснишь. Так, словно и без того мало выпало на его долю несчастий, к ним добавились еще два, да каких. В банке Медичи уже не было денег, чтобы устраивать народные празднества, а также чтобы поддерживать в рабочем состоянии партийную машину Медичи. И это в то время, когда вторжение французских войск безнадежно дестабилизировало политическую ситуацию в Италии. Учитывая особенности политических нравов в Италии XV века, следует признать, что предшествующий период стабильности был счастливым исключением — чудо, что он продолжался так долго. Обладая преимуществом исторического взгляда, мы видим, что хваленая дипломатия Лоренцо Великолепного была в основном направлена на сохранение status quo, ибо даже в лучшие времена мир в Италии оставался зыбким и ненадежным, и, при всем мастерстве этой дипломатии, вряд ли она могла остановить французское вторжение, представлявшее собой во многом ожидаемую катастрофу. Что же касается положения в самой Флоренции, то плохо это или хорошо, но люди как будто просто устали от Медичи. Гордость флорентийцев за свою республику, этот молчаливо признанный и державшийся столь долго коллективный миф, столкнулся с реальностью, порожденной экономическим упадком и громогласными тирадами Савонаролы.