Медальоны - [14]

Когда мы подъехали к лесу, я попросил у конвойного папиросу. Он дал. Я подался в сторону, а его окружили другие, тоже просили закурить. Я полоснул ножом брезент у самой кабины и выскочил на ходу. Из машины стреляли, но промазали. И в лесу в меня метил какой-то велосипедист, но тоже промахнулся. Так я и убежал.

Добрался до деревни, залез в сарай, зарылся в сено. Рано утром слышу, мужики за стеной говорят, что немцы ищут в деревне еврея. Так я два дня просидел без воды и без пищи, а потом потихоньку выбрался из сарая и заглянул в дом к незнакомому человеку, фамилии его я не знаю. Он меня накормил, дал фуражку, побрил, чтобы я выглядел нормально. От него я пошел в Грабов и там встретил знакомого, с которым уговаривался бежать. В тот же день, что и я, он тоже выскочил на ходу из машины.

Перед отъездом мы побывали в Жуховском лесу, там, где Михал П. вместе с другими копал огромную общую могилу и где увидел трупы своей жены и детей.

На обширной поляне, окруженной густым сосновым молодняком, светлели полосы чахлой низкой травки. Не было здесь ни зеленых веточек вереска, ни голубики, ни папоротника. В одном месте ров уже раскопали, и на грязной песчаной осыпи валялся осколок человеческой стопы. Мы прошли в глубь леса, туда, где размещались прежде, подожженные в конце войны, крематории.

Вместе с нами шли две женщины из соседней деревни. Узнав, кто мы, они спросили, не может ли комиссия посодействовать, чтобы эксгумацию провели поскорее. Это были мать и жена человека, которого расстреляли уже давно, вскоре после создания лагеря. Они запомнили место, ставшее его могилой.

Кто-то нашел этикетку от спичечной коробки, отпечатанную в Греции, кто-то размытые дождем рецепты со штампами заграничных фирм. А на песке, там, где прежде был крематорий, кто-то увидел две крохотные человеческие косточки.

Взрослые и дети в Освенциме

Если мы мысленно попытаемся представить себе ту огромную фабрику смерти, которая все это время независимо от того, где проходили военные действия, гнездилась на территории Польши, то, кроме ужаса, самым сильным из охвативших нас чувств будет, пожалуй, удивление.

За несколько лет сожгли и удушили газом бесчисленное количество людей, и все это было проделано «на научной основе», четко, методично, планомерно. Впрочем, методы уничтожения, в зависимости от вкусов и склонностей того или иного убийцы, могли быть любыми.

В польских лагерях смерти не десятки и даже не сотни тысяч, а миллионы человеческих существ были превращены в сырье и товар. Кроме Майданека, Освенцима, Бжезинок, Треблинки, мы понемногу открываем и новые названия, пока что менее известные.

Нередко лагеря были расположены в лесу или среди зеленых холмов, в стороне от железной дороги. Тут, видно, все совершалось еще проще, методы убийства становились еще рациональнее и дешевле.

Так совсем недавно в Тушинке и Венчине под Лодзью обнаружили настоящие залежи мертвецов.

Иногда, как это случилось в Хелмне, довольно было одного-единственного замка, расположенного на горе, с отличным видом на шумящие внизу хлеба и травы, одного старого полуразвалившегося амбара, одной заботливо огороженной полосы молодого сосняка, чтобы цифра жертв достигла миллиона.

Довольно было маленького красного строения возле анатомического института во Вжешче под Гданьском, чтобы жир убитых людей перетопили на мыло, а кожу превратили в пергамент.

Евреям из Италии, Голландии, Норвегии и Чехословакии немцы обещали создать в польских лагерях все необходимые условия для работы, ученым предоставить вакантные должности в научных институтах. Небольшой группе богатых евреев немцы обещали дать на откуп торговлю и промышленность в Лодзи, при этом рекомендовалось брать в дорогу только самые ценные вещи.

Когда после долгого пути поезд с заключенными прибывал на место назначения и люди вылезали из вагонов, чемоданы их выбрасывали на противоположный перрон. Более того, у входа в душевую им приказывали раздеться и аккуратно сложить одежду. Но когда они выходили из душевой, одежды уже не было. Одних сразу же отправляли в газовую камеру или же в герметически закрытых машинах-душегубках вывозили в лес и в крематорий. Другие, получив отрепья, шли на работу.

И в Освенциме, и в других лагерях все склады были битком забиты вещами, там хранились шерстяные костюмы, обувь, драгоценности, предметы личного обихода. Все это добро отправляли поездом в Германию. Бриллианты, вынутые из колец, везли в запечатанных бутылках. Целыми вагонами вывозили ящики с очками, часы, пудреницы, зубные щетки – все представляло ценность.

Пепел от костей шел на удобрение, жир – на мыло, кожа – на изготовление кожаных изделий, человеческие волосы – на матрацы, но все это было лишь побочным продуктом огромного государственного предприятия, в течение многих лет приносившего неисчислимую прибыль.

Огромные капиталы, нажитые на страданиях и страхе одних людей, на преступлениях и подлости других, – были главным экономическим стимулом к осуществлению этого гигантского плана. Философским его обоснованием служила теория расового уничтожения. От бывших заключенных, возвращающихся в Польшу из немецких лагерей, из Дахау и Ораниенбурга, мы узнаем все новые и новые подробности, дополняющие общую картину. Оказывается, в Империи был создан особый штат специалистов, которые распарывали одежду и обувь, доставляемые из лагерей в единый центр. В складках и швах одежды, в подметках и под каблуками они находили золотые монеты. Не случайно после смерти Гиммлера в его резиденции под Берхтесгаденом были обнаружены сотни тысяч фунтов стерлингов в валюте двадцати шести государств.